Царь мира сего, или Битва пророков продолжается

Откуда ни возьмись, в пустынном только что дворе появились еще несколько таких же безобразных людей. Некоторые из них несли ножовки, столовые ножи или кухонные топорики. Михаил, расталкивая их, принес  девочку к матери, которая нашла в себе силы подняться и, покачиваясь, пойти к ним навстречу, обливая слезами обезображенное язвами лицо. Но со словами: «Мишенька!», протягивая к нему руки, она опять опустилась на землю.

– Мишенька, Мишенька, наконец, ты нас нашел…

Беловский с удивлением присмотрелся к женщине и не поверил своим глазам:

– Лена?! Лена?! Это ты?

Лена обняла его ноги, прижалась к ним щекой и зарыдала. Михаил, с девочкой на руках, опустился перед ней на колени:

– Лена, что с тобой? Что тут происходит? Кто это? – спросил он, наблюдая, как сползшиеся со всех сторон скелеты рвут, режут на части и делят тех самых двоих, которые догоняли девочку.

Лена пробовала что-то произнести, но рыдания душили ее.

– Лена, Леночка, успокойся. Я тут. Все будет хорошо! – пробовал успокоить ее Беловский, обнимая ее плечи свободной рукой, но она лишь сильнее начинала рыдать. Наконец она немного успокоилась и смогла выдавить из себя:

– Мишенька, наконец, мы вместе!

– Вместе, конечно же, вместе!

– Мы так долго тебя ждали, Миша!

– Почему мы? Кто еще?

– Мы с Изволькой… – она кивнула на затихшую, на плече Михаила девочку.

– Это Изволька? – закричал он, – это Изволька?!

– Да, Миша. Это – твоя дочь…

– Моя дочь? –  рыдая, воскликнул он, – но почему ты мне ничего не сообщала? Почему скрыла?

– Потому что ты – американский летчик. А я не хочу, чтобы у моей дочери был американский отец. Изволька – русская. Я ждала, когда ты тоже станешь русским. Я знала, что ты станешь опять русским!

– Я уже русский, Лена! Теперь я тоже уже русский! Ты даже не знаешь – что со мной произошло! Я тебе все расскажу! Я тебе такое расскажу! Я тебе все-все теперь расскажу! Теперь у нас будет много времени!

Беловский бережно снял маленькую Извольку с плеча, прижал к себе и посмотрел в ее личико. Она лежала с открытыми глазками и неотрывно смотрела куда-то в сторону.

– Что с ней, она спит?

Лена заглянула в глаза дочери и сказала:

– Нет. Она умерла…

Михаил хотел сказать, крикнуть что-то, но звук застрял в горле, как это бывает в страшном сне.

– Не нужно плакать, Миша – услышал он голос Тимофея, – что толку в запоздалых слезах? Лучше иди и спасай. Иди и спасай!

– Иди и спасай! – добавил Киприан.

– Иди и спасай! – послышалось отовсюду, пронеслось болью во всем разбитом теле и ударило электрическим разрядом в остановившееся сердце, заставив его снова забиться.

 

Отрицаюсь тебя, сатана!

   Анатоль, видя, что Беловский потерял сознание, не стал больше его теребить, а стянул с койки одеяло, перекатил на него раненого и выволок его на открытую террасу. Все это время его деятельный ум один за другим прикидывал планы дальнейших действий, но он не находил ни одного подходящего варианта. Он был в безвыходном тупике и от этого чувствовал непривычную для него растерянность. Коэн взвешивал жидкие плюсы и жирные минусы ситуации и был почти в отчаянии от их соотношения:

1. Беловский был серьезно ранен;

2. Сам он неузнаваемо постарел;

3. Вольфу бомба оторвала ноги, и он умер, не приходя в сознание;

4. Вся остальная прислуга была усыплена, а потому ни к чему непригодна.

Особенно он сожалел о том, что был усыплен и доктор, который мог бы сейчас осмотреть Михаила. Это минусы. Из плюсов Анатоль нашел только три обстоятельства:

1. Он сам жив;

2. Беловский тоже пока не погиб, хотя дышит на ладан;

3. И самое главное – шейх получил сигнал о взрыве. Значит, есть немного времени.

   Безвыходность положения раздражала Коэна. Он не привык к такому. Он впервые в жизни не знал, что делать дальше, с чего начать и чем закончить. Но и сидеть, сложа руки и смотреть на умирающего Беловского он тоже не мог. Прежде всего, он оторвал обрывки изрубленных осколками бомбы шорт с Михаила, снял с себя и с него поясные ремни и перетянул ими ноги лейтенанта, чтобы остановить кровотечение. Потом он сбегал к доктору, сгреб в какую-то коробку все, что только попалось на глаза, включая ноутбук медика, и притащил это на террасу, где лежал раненый.

   К своему удивлению, он застал лейтенанта в сознании. Тот даже немного приподнял из грязной кровавой лужи вытекшей из него голову, и, дрожа всем телом, осматривал превратившиеся в мочало ноги.

   – Осторожно, Миша! Тебе не нужно шевелиться! – забеспокоился Анатоль, – я сейчас тебе помогу!

   – М-м-м… – тяжело и часто дыша, взвыл от боли Михаил. – Помогать тут нечему, ног там уже нет…

   – Ну что ты, что ты!? Мы еще у тебя на свадьбе спляшем!

   – Дожить еще нужно… до свадьбы…

   – Доживем, обязательно доживем! Ты же у нас летчик! Ты – русский летчик! Ты – вторым Маресьевым будешь! – пытался шутить Анатоль.

   Беловский непослушными руками рванул с шеи приемник, и попросил Коэна:

   – Ты… ничего не спрашивай… и ничему… не удивляйся – попросил он, активировав связь с Изволь.

   – О, Господи! – первым делом воскликнула она. – Не трогай пока свои ноги, сейчас мы их диагностируем.

   Михаил сглотнул сухость в горле и сморщился.