Царь Кровь

– Поглубже копайте, ребята, – сказал нам один седой мужик. До крушения цивилизации он был у нас почтальоном. Теперь с “ремингтоном” за плечом он был похож на техасского ковбоя. – Нам не надо, чтобы эти паразиты и сюда ворвались.

И он начал перечислять горький список преступлений беженцев против деревни. Чуть больше чем за неделю сочувствие жителей к беженцам сменилось ненавистью, как будто это была армия демонов, а не тысячи нормальных законопослушных граждан, выгнанных ядовитым газом из своих домов.

– И это еще не все, – бурчал он. – Когда я пришел домой, там будто крысы побывали: все забрали – одеяла, обувь, еду, питье. Даже электрические лампочки. Куда они там будут их ввинчивать, когда нет ни электричества, ни патронов – Бог весть. А знаете, что они сделали со старой миссис Эдгар? Избили ее до полусмерти. И все за буханку хлеба.

Я сочувственно мычал в паузах. Да, много случилось мерзкого. Вроде того, что было с Кэролайн. Вроде грабежа моего дома. Но я видел, что происходит. Жители не говорили, что кто-тоиз беженцев совершает преступления. Они говорили, что всебеженцы – мерзкие и никчемные ворюги. Это была психологическая подготовка к войне с ними на уничтожение. Как это называется? Мазать всех одной краской? Да, так. Люди из Ферберна начинали смотреть на людей из Лидса – мужчин, женщин, детей, стариков – как на некоторый подвид, который нельзя назвать человеком. И я вполне мог себе представить, что дальше скажет человек с седыми волосами, который последние тридцать лет по шесть дней в неделю разносил письма и посылки.

– И ничего страшного, если мы в них начнем стрелять. Чего ждать? Лучшая защита – нападение.

Я не сомневался, что еще через пару дней обитатели когда-то сонной деревни Ферберн начнут жечь огнеметами и поливать из пулеметов беженцев, спящих под тряпками, которые те успели прихватить во время бегства из Лидса.

Бен был прав. Пора убираться отсюда.

Подошли еще люди, толкая тачки с сырым цементным раствором. Мы вставили столб в яму и завалили его раствором. Тут подошел, прихрамывая, старик Фуллвуд с приемником.

– Через минуту новости, если кто хочет слушать. Хотели все, и все собрались вокруг приемника, будто через несколько секунд, будет сказано такое, чего еще в мире никто не слышал. А я уже слышал несколько сообщений утром, и это было немногим больше того, что мы видели по Си-эн-эн.

– Тихо! Начинается, – произнес Фуллвуд, поднимая руку, чтобы люди замолчали.

Мы стали слушать. Сначала пошли объявления.

“С момента объявления чрезвычайного положения все передвижения людей запрещены. Все должны оставаться в своих домах. Находящиеся во временных лагерях остаются там до дальнейших распоряжений. Все аэропорты, морские порты и железнодорожные станции закрыты до дальнейших распоряжений. Эти меры временные. Правительство уверено, что в течение нескольких дней...”

– Опять ля-ля; кому они голову дурят?

– Тес! – почтальон сердито посмотрел на Дина. Дин глянул на меня и пожал плечами; Я отошел, чтобы присесть в тени под яблоней. Было жарко, хотелось пить, я злился. Надоела заполнившая дом паранойя. Когда человек, которого все знают как человека разумного и приятного, начинает действовать как противный дурак, о нем говорят: “Смотри, будто у него другая голова выросла”. Сейчас у всех жителей деревни выросла другая голова, и очень неприятная. В ее глазах читалась ненависть и нетерпимость.

В облаках пролетали стаи птиц, и нельзя было понять, где кончается одна стая и начинается другая. Они все летели с запада на восток. Наверное, их гнала та же причина, которая гнала людей из городов. Мысленным взором я видел ядовитый газ, вырывающийся из земли по всей стране. От подземного жара детонировал метан, прорываясь сквозь земную кору из расплавленного железного ядра. А не рвется ли он на том месте, где я сейчас сижу на траве под яблоней?

Сколько еще осталось до того, как я, положив ладони на землю, почувствую ее жар? Я вспомнил червей, как они танцевали на хвостах, будто избегая касаться земли. Тогда это уже началось? Настолько стал непереносим жар для популяции червей в Ферберне, что они рванулись в прохладный воздух?

Черт, плохо дело.

И эта мысль застряла. Черт, черт, черт! Наверняка миллионами гибнут люди. Что с мамой? Я знал, что она в Италии, но что там творится? Что ей грозит? И кстати, папа. Не то чтобы я был к нему очень привязан, но что с ним? Он в лагере беженцев? И в Америке тоже газ прорвался наверх? И отец выкашлял легкие, лежа в постели со своей двадцати-с-чем-то-летней невестой?

Я поглядел на землю, ожидая, что она в любой момент задымится и вспыхнет, а я затанцую, как Фред Астер, в быстром темпе среди языков пламени, лижущих лодыжки и плавящих кроссовки.

С пересохшим ртом я глядел на траву, прислонившись спиной к дереву. У моих ног плясали солнечные пятна от листвы, но в любую секунду может появиться дым, вырывающийся из почвы, и...

– Рик? Рик Кеннеди?

Я поднял глаза. Солнце светило на нее сзади, и я видел только женскую фигуру, окруженную пылающим ореолом волос.

– Пить хочешь? – спросил женский голос.