Царь Иван IV Грозный

Разумеется, маленький великий князь Иван Васильевич в государственных делах настоящего участия принимать еще не мог, но формальный статус правителя Московского государства обязывал его быть участником официальных церемоний. Ивану не исполнилось и четырех лет, когда летом 1534 г. ему пришлось дать первую в своей жизни аудиенцию – он принимал приехавшего из Крымского ханства посла. При этом великий князь совершал все полагавшиеся по дипломатическому протоколу действия: «корошевался» (традиционный для контактов с восточными государствами дипломатический обряд корошевания сочетал в себе рукопожатие и объятие) с послом, подавал ему кубок с медом, одаривал платьем. Правда, традиционного в таких случаях приглашения к столу не было – «того для, что еще ел у матери, а у себя столом не ел». Вероятно, Иван не только ел, но и жил в эти годы в покоях матушки. Возраст великого князя вполне оправдывал некоторые изменения в дипломатическом протоколе. Литовскому посланнику, которого принимали в Кремле в августе 1536 г., незадолго до шестилетия Ивана IV, было от имени маленького государя сказано: «Пригоже нам было тебя жаловати, ести к себе звати, да еще есмя леты несовершенны, и быти нам за столом – и нам будет стол в истому». Разумеется, великий князь Иван Васильевич должен был участвовать и в других официальных церемониях; вместе с матерью и младшим братом он выезжал на богомолье за пределы Москвы. Последняя из таких поездок, в Можайск, состоялась в январе 1538 г.

А через два месяца в жизни Ивана произошло событие, раз и навсегда изменившее ход его жизни. Утром 3 апреля 1538 г. внезапно скончалась его мать, Елена Васильевна Глинская. В тот день для Ивана, ставшего круглым сиротой, кончилось детство.

Боярское правление

«Горе мужу, которым управляет жена, горе городу, которым управляют многие!»

Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова

Смерть Елены Глинской была скоропостижной, свидетельств тому, чтобы ее кончине предшествовала хотя бы скоротечная болезнь, не сохранилось. Неудивительно поэтому, что вскоре после смерти княгини-регентши по стране, а затем и за ее пределами поползли слухи о том, что скорая на расправу правительница была отравлена собственными боярами. Недавно проведенные исследования останков Елены Глинской выявили присутствие в ее костях заметного количества ртути и мышьяка, что может указывать на следы отравления. Однако следует учитывать и то, что в XVI в. названные выше ядовитые вещества нередко бывали составными частями лекарств и даже женской косметики. Поэтому торопиться с выводами не следует. Позднее сам Иван Грозный, легко обвинявший своих недоброжелателей как в реальных, так и в мнимых преступлениях, не высказал даже предположения об отравлении матери, не забыв, впрочем, припомнить одному из бояр, князю Михаилу Тучкову, что после смерти Елены Глинской тот «много говорил о ней надменных слов». Однако в том, что недовольство правлением Елены Глинской среди московского боярства присутствовало, сомневаться не приходится.

Уже на шестой день после смерти Елены Глинской бояре князья Шуйские схватили любимца покойной регентши, князя Ивана Телепнева, и бросили его в темницу, сковав теми же цепями, в которых умер Михаил Глинский. Привязанность великого князя к фавориту матери бояр не остановила – Телепнев вскоре умер в заточении. У семилетнего сироты отобрали и отправили в ссылку и его кормилицу – боярыню Аграфену Челяднину. В жизни Ивана наступили черные времена. Великий князь московский был лишен не только участия в государственных делах, но порой и элементарной заботы, вследствие чего ему с братом иногда приходилось ложиться спать голодными. Предоставим слово самому Ивану IV: «Нас же с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет – ни как родитель, ни как опекун, и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные бесчестные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя».