Царь Юрий. Объединитель Руси

«Беда-печаль. С таким подходом к военному делу монголов не победить, даже если удастся объединить Русь под одной рукой, – сказал Юрий Штыков. – В конце концов, воюют не только числом, но и умением. Так вот, тезка, монголы воюют в том числе и умением. А вы кидаетесь в мясорубку всей толпой, как дикая орда, а там как кривая вывезет…»

«Все в руце Божьей…»

«Мы, кажется, уже говорили по поводу Божьей воли, княжич. На бога надейся, а сам не плошай. Так что давай, привыкай своей башкой думать и просчитывать варианты, а не на Бога все валить».

«А как тогда, по-твоему, должно воевать?» – насупился хозяин тела.

«Для начала командир должен иметь возможность с помощью звуковых или флажковых сигналов управлять всей массой войск, для чего эти войска должны иметь хоть какую-то дисциплину, для чего соответствующим образом обучены…»

«Это получается, что князь не идет в бой, а стоит за своими воинами и смотрит, как они бьются?» – возмутился Юрий Всеволодович.

«Именно!»

«Но это бесчестно! И нет славы!»

«Тьфу ты, снова заново… – горестно протянул Юрий Штыков. – Я ему про Федора, он мне про Ярему… Послушай меня внимательно Юрий Всеволодович, будущий великий князь, и постарайся понять, что когда придут монголы, никто из внуков Чингисхана, что будут командовать этими вонючими, из принципа не моющимися ордами, не станет лично вести в бой свои тумены, ты не встретишься с ними лицом к лицу, забудь об этом. Они будут стоять в отдалении на холме в окружении сотен охраны из самых умелых и хорошо оснащенных бойцов и управлять войсками, посылая тысячи с одного конца поля боя на другой, туда, где они нужны для победы. А вы, желая снискать дешевую славу, находясь в гуще боя, даже не будете этого видеть, вы даже не поймете, что вас давно окружили и чихвостят в хвост и гриву, стачивая как бобер ветку. А когда поймете, будет уже слишком поздно. Так ты, собственно, свою башку и потерял в известной мне истории, лично с упоением рубясь с каким-то рядовым вшивым кочевником-пастухом, ни хрена не видя, что происходит вокруг. Нужно видеть картину целиком, чтобы понимать, что происходит, и реагировать на происходящие изменения. Вот ты считаешь, что князь должен сам вести своих воев в битву, так?»

«Да…» – уже не столь уверенно, после такой отповеди, ответил княжич.

«А вот когда крепости или города штурмуют, почему князь не идет в первых рядах и в числе первых не взбирается по лестнице на стену?»

«Э-э… м-м… ну-у…»

«То есть в поле он должен вести своих витязей лично, а на стену почему-то вести не должен, а должен руководить издалека? – продолжал психологически давить Штыков. – Вот скажи мне, Юрий, поведет Константин дружину на стену Торжка лично?»

«Нет…»

«А ты бы повел?»

«Нет…»

«А почему?»

Юрий Всеволодович на этот вопрос промолчал, не зная ответа, ведь так было всегда, он об этом и не задумывался никогда.

А действительно, почему в одной ситуации князь должен вести в бой воев, а в другой – нет? В чем, собственно, разница? Ведь если подумать, то ни в чем. Однако же поведение различно.

До самого отбоя Юрий Штыков продолжал потихоньку капать на мозги княжича, подтачивая этот валун из странных, зачастую малопонятных и даже нелогичных представлений о чести и славе.

Много ли чести и славы, погибнув в бою, просрать город и жителей, которых ты обязался защищать, обрекая их на насилие и ограбление? А ведь мог и не погибнуть, управляя войсками со стороны, и даже более того – победить и оградить своих подданных от поругания.

Так в чем истинная честь и слава? В защите подданных или в личном участи в рядовом сражении?

Вот так, час за часом, день за днем Юрий Штыков потихоньку-помаленьку продолжал переформатирование личности Юрия Всеволодовича, перестраивая его ценностную картину мира.

Не факт, что задуманное удастся в полной мере, но он старался. Какие-то сдвиги появились с первых дней, но получалось с трудом. Все таких княжич по местным понятием был уже зрелым мужем – двадцать лет с устоявшейся картиной ценностей, что есть хорошо и что есть плохо.

Для Юрия Штыкова, продукта беспринципных отношений звериного капиталистического общества, где человек человеку – волк, а наглая ложь – обычный инструмент политики, многие постулаты, вера в данное слово были по-детски наивны, при том, что тринадцатый век тоже был далек от человеколюбия, но, тем не менее, как-то тут уживались рыцарские понятия о чести.