Царь Ирод

В сущности, тогда же он и принял окончательное решение о казни обоих сыновей, но в последний момент отказался от немедленного приведения его в исполнение. Вместо этого Ирод решил ехать в Рим, чтобы пожаловаться Августу на Александра и Аристобула и предоставить последнему решать их судьбу.

Флавий объясняет это тем, что Ирод неожиданно вспомнил, сколько ошибочных поступков он совершил по своей поспешности в прошлом, и решил на этот раз не пороть горячку. Но в том-то и заключаются особенности поведения таких неуравновешенно-импульсивных натур, к которым относился Ирод, что в гневе (а он, напомним, был доведен Антипатром до «гнева и злобы») они не в состоянии контролировать свои поступки. Кто-то должен был удержать Ирода от этого «опрометчивого» шага. А если учесть, что текст Флавия во многом основан на сочинениях Николая Дамасского, то нетрудно догадаться, кто именно это сделал.

Николай, будучи не только личным секретарем царя, но и его ближайшим советником и другом, принадлежал к числу тех, кто не примкнул к партии Антипатра и откровенно симпатизировал братьям-царевичам. Вероятнее всего, именно его опасался Антипатр, живя в Риме, так как знал, какое огромное влияние Николай имеет на отца.

Как видим, Антипатру на время удалось переиграть Николая в политических шахматах, но переиграть исключительно потому, что этот грек был в отличие от первенца Ирода глубоко порядочным человеком. Подлость, увы, не в первый раз в истории одержала временную победу над порядочностью, беспринципность — над честностью.

Тем не менее Николаю на правах советника удалось убедить Ирода, что немедленная казнь сыновей без суда и следствия может вызвать не просто непонимание, а возмущение в Риме и в итоге оттолкнуть от него императора — и тогда не помогут никакие прежние заслуги. Чтобы все было законно и после казни Ирод мог сохранить добрые отношения с Августом, говорил Николай, надо ехать в Рим, и Ирод принял этот совет.

Август в тот момент находился в своей резиденции на Севере Италии, в Аквилее, и Ирод поспешил туда. Не исключено, что Николаю, сопровождавшему царя в этой поездке, удалось встретиться с кем-то из приближенных императора раньше, передать им свое видение ситуации и попросить о заступничестве для царевичей перед Цезарем. Во всяком случае, предположение, что такая встреча состоялась, во многом объясняет все последующие события.

* * *

Ирод явился на встречу с Августом, если верить «Иудейским древностям», в сопровождении трех сыновей — Антипатра, Александра и Аристобула и без обиняков обвинил двух последних в намерении умертвить его «и таким безбожным образом овладеть царским престолом».

— Как известно, — продолжил Ирод, — мне самим Цезарем даровано право самому определить себе в наследники любого из сыновей. Если это так, то я не желаю видеть наследником ни одного из этих двоих! Но если бы ими двигала только жажда власти! Нет, в своей ненависти ко мне они дошли до такой степени, что готовы умереть, лишь бы убить меня! Долгое время я таил все это в себе, и, поверь, Цезарь, мне крайне неприятно выплескивать на тебя мои семейные проблемы и оскорблять тем самым твой слух, но обстоятельства не оставили мне иного выхода. Пусть же эти двое, жаждущие моей крови, скажут, был ли я когда-нибудь с ними жесток? Отказывал ли я им когда-либо в чем-то? Нет! Они получали все, что только могут получить царские дети, и даже более того! Они живут, не зная ни в чем отказа, я позаботился о их будущем, женив одного из них на своей племяннице, а другого — на каппадокийской царевне. Как же они смеют после всего этого посягать на власть, которая досталась мне ценой таких трудов и опасностей?! Тем не менее я решил не воспользоваться в данном случае царской и отцовской властью, а, зная твою справедливость, привезти их к тебе на суд. Я прошу тебя, Цезарь, защитить мои права и не допустить, чтобы я и дальше жил в постоянном страхе за себя, и надеюсь, что ты не оставишь в живых тех, кто вынашивает в душе такие ужасные замыслы!

Если отбросить в этой речи словесную шелуху и патетику, то смысл ее прост: Ирод просил у Августа вынести смертный приговор Александру и Аристобулу — так, чтобы не оставалось никаких сомнений в его законности.

Все время, пока Ирод говорил, оба царевича словно окаменели, не в силах шелохнуться от охватившего их страха и осознания, что они практически никак не могут доказать своей невиновности, ведь отец не представил ни одного факта, который они могли бы опровергнуть. А домыслы на то и есть домыслы, что они недоказуемы, но одновременно, как правило, и неопровержимы.

И от растерянности, и от возмущения возведенной на них клеветой, и от страха молодые царевичи лишь молча стояли и плакали, одновременно понимая, что их затянувшееся молчание может быть воспринято как знак того, что им нечего возразить на выдвинутые против них обвинения. И тогда Александр сделал шаг вперед и обратился не к Августу, а к Ироду.