Царь Ирод

Конечно, можно предположить, что это была родительская любовь. Более того, хочется верить, что в Ироде еще сохранились живые человеческие чувства, в том числе и столь естественное чувство, как любовь к детям. Это кажется тем более вероятным, что Аристобул и Александр были внешне очень похожи на мать и сам их облик должен был будить в Ироде воспоминания о самой любимой из всех его женщин.

Но с другой стороны, это же обстоятельство должно было одновременно будить в нем и чувство вины, а вместе с ним и ненависть…

Но увы, именно эта версия вызывает наименьшее доверие — по той причине, что психология всех тиранов приблизительно одинакова и в ней крайне редко остается место для родительских чувств. Вспомним хотя бы, что пишет Д. А. Волкогонов о Сталине, и по психологии, и по самой судьбе во многом напоминавшем Ирода: «Раньше он почти никогда не думал о детях. Было просто не до этого. Он их, по сути, и не знал. Со смертью Якова исчезло куда-то вечное раздражение, когда он слышал имя старшего сына. С Василием спокойно разговаривать не мог… Впрочем, о дочери он знал гораздо меньше, чем знают нормальные отцы. Пожилые люди любят внуков, им они отдают всю нерастраченную на детей любовь… Сталин не хотел видеть внуков и половины из них совсем не знал. Человеческие чувства — сыновняя, отеческая, стариковская любовь — были ему неведомы. Диктатор потому и становится им, что он не только многое приобретает, но и еще больше теряет. Прежде всего — из сокровищницы общечеловеческих чувств»[60].

Все это можно повторить и про жившего за две тысячи лет до Сталина Ирода: он вряд ли когда-либо думал о детях и, уж что совершенно точно, до определенного возраста почти с ними не общался.

Возможно, одним из мотивов, побудивших его вернуть сыновей Мариамны в Иудею, были дошедшие до него слухи, что мальчики, вопреки ожиданиям, предпочитают общаться не с римлянами, а со своими соплеменниками, регулярно ходят в синагогу, где им внушают, что они должны отомстить отцу за убийство матери.

Впрочем, нельзя исключать, что в Ироде боролись оба этих чувства — любовь к сыновьям и страх, что они могут устроить в Риме заговор с целью его свержения.

Несомненно одно: народ встретил возвращение Александра и Аристобула с восторгом. Жители Иерусалима мгновенно обратили внимание на фамильное сходство двух высоких, статных юношей с Хасмонеями. Их право на престол не вызывало сомнений, а значит, оставалось только дождаться смерти ненавистного узурпатора и восшествия одного из детей Мариамны на трон.

Но то, что вызвало такое ликование в народе, вселяло страх и ненависть в черную душу их тетки Саломеи. С появлением во дворце юных царевичей ее давняя, почти патологическая неприязнь к их матери вспыхнула с новой силой — и, разумеется, перенеслась на племянников. Кроме того, и Саломея, и ее челядь не могли не понимать, что Александр и Аристобул в год казни матери были достаточно большими, чтобы вникать в разговоры взрослых и осознавать, кто именно является главным виновником их сиротства. А если даже сами они до этого не додумались, то, вне сомнения, нашлись «добрые люди», которые им это разъяснили.

Таким образом, ни у Саломеи, ни у ее приближенных не было ни малейшего сомнения, что если один из сыновей Мариамны станет царем, с плеч в первую очередь полетят их головы. А значит, такой сценарий надо было предотвратить любой ценой.

В поисках путей достижения этой цели Саломея сначала попыталась внушить брату, что он привез в Иерусалим своих будущих палачей, что юноши видят в нем не столько отца, сколько убийцу матери, но, к ее разочарованию, эти доводы в тот момент не вызвали у Ирода ожидаемого отклика.

Кто знает, может, Флавий и прав, когда пишет, что в те дни у царя «чувство родительской любви было еще сильнее всякой подозрительности и клеветы».

Потерпев первую неудачу, Саломея решила действовать более тонко: ее наймиты стали распространять по Иерусалиму слухи, что юные царевичи тяготятся обществом отца, ненавидят его и мечтают лишь о его смерти, а затем шпионы Ирода докладывали ему об этих слухах как о «гласе народа».

Однако любопытно, что у Ирода тогда вновь достало ума понять, кто именно инспирирует эти слухи. Понял он и опасения сестры, а потому, желая установить мир в собственном доме, придумал замечательный, как ему казалось, выход: женил Аристобула на своей племяннице, дочери Саломеи Беренике. Теперь тетка стала одновременно и тещей Аристобула и, казалось, должна была ради дочери быть кровно заинтересована, чтобы ее зять стал наследником престола. Впрочем, те, кто знал Саломею, понимали всю шаткость подобных расчетов Ирода: если эта женщина кого-то ненавидела, то ненавидела до конца, до исступления, до смерти, и никакие родственные отношения не могли этому помешать. Она уже отправила на плаху двух мужей, так что ей стоило проделать то же самое с племянниками, рожденными ненавистной золовкой?!