Согласно Джонсону[55], строительство Храма было частью все того же плана «интернационализации» Иерусалима и превращения его не только в столицу Иудеи, но и в духовно-культурный центр всего еврейского народа, к тому времени уже сильно разбросанного по многим странам мира. Ему было крайне важно, чтобы евреи диаспоры по меньшей мере три раза в год, как это предписано законом, совершали паломничество в Иерусалим, закупали бы жертвенных животных в Храме, делали бы пожертвования, ночевали в столичных гостиницах и т. д. — ведь все это приносило в казну колоссальные доходы. Но чтобы привлечь евреев в Иерусалим, город должен был по своему великолепию не уступать Риму и Александрии, а Иерусалимский храм должен был превосходить все известные языческие храмы — так, чтобы в Иерусалим стоило приехать только для того, чтобы посмотреть на него. Кроме того, Храм своим великолепием должен был привлекать и инородцев, проще говоря, способствовать развитию международного туризма в Иудею, что тоже приносило немалые доходы.
Вне сомнения, одной из целей строительства Храма было и стремление Ирода таким образом «уравновесить» строительство им языческих храмов и других, чуждых еврейской культуре объектов. Вместе с тем Ирод понимал, что из-за ненависти, которую испытывает к нему значительная часть нации, это начинание может быть превратно истолковано как попытка разрушить Храм.
Поэтому прежде чем начать перестройку, Ирод собрал на построенном им городском стадионе лидеров фарисеев и саддукеев, крупных купцов и землевладельцев, а также открыл вход на стадион для всех желающих. Джонсон называет это собрание «Национальной ассамблеей», и, видимо, это в какой-то мере соответствует действительности.
По одной из версий, Ирода в тот день мучили страшные боли в спине (возможно, это были боли в почках — предвестники его будущей смертельной болезни), но он решил не откладывать столь важного мероприятия, попросил внести его на стадион на носилках и обратился к собравшимся, возлежа на кушетке.
Эта его речь в передаче Иосифа Флавия, как и речи перед армией и перед Августом, стала еще одним подтверждением незаурядного дара оратора.
«Дети моего народа!» — именно с этих слов, а не со слова «сограждане», используемого в каноническом переводе «Иудейских древностей» Г. Г. Генкелем, начал эту свою речь Ирод.
Эта фраза была крайне важной — Ироду необходимо было подчеркнуть свою принадлежность к евреям, заставить их этими словами пусть ненадолго забыть о его идумейском происхождении. В продолжение своей речи он еще раз прибегнет к этому приему, заявив, что Второй храм построили по возвращении из Вавилона «отцы наши» — именно «наши», хотя идумеев среди строителей этого Храма точно не было.
«…Говорить о всем, что сделано мною во время моего царствования, я теперь считаю излишним; впрочем, все это я сделал не столько для своей собственной славы, сколько в видах вашей же личной безопасности. И после того как я не забывал о вас в многоразличных и крайних бедствиях и при сооружении разных построек думал менее о себе, чем о вашем благе, я полагаю, что мне с помощью и по желанию Предвечного удалось довести вас до такого цветущего благосостояния, которого раньше не достигал народ иудейский.
Поэтому мне кажется теперь лишним говорить здесь вам, вы это сами прекрасно знаете, о том, что я сделал для страны, сколько городов мы воздвигли в стране и вновь присоединенных к ней владениях, чем отличнейшим образом мы сами возвысились; здесь я хочу указать лишь на то, сколько поднимет наше благочестие и прославит нас то сооружение, приступить к которому я теперь имею в виду. Этот Храм построили в честь Всесильного Бога наши отцы по возвращении из Вавилона; но ему недостает целых шестидесяти локтей (30 метров. —