Царь Ирод

Рим непобедим. И он останется непобедимым, если род Клавдиев и род Октавиев не будет гневить Богов распрями, а соединится в мудром государственном союзе. И разве во имя мира и спокойствия не разумно было простить Корнелия Галла, фаворита Ливии? И не для пользы мудрого союза ограничиться малой строгостью к Тиберию? А чтобы связать руки жене, а Август знает их проворство, не стоило сослаться на неопровержимые улики, добытые его верным слугой - Анцием Валерием, тем самым усмиряя супругу и снижая ее напор в попытке обелить сына? Что значит жизнь римского всадника в этом грандиозном движении?

Свой долг Анций видел в подчинении необходимости во имя общественного блага и, поразмыслив, пришел к выводу, что если ему что-то и не совсем понятно в действиях принцепса, то это не его ума дело; а вот настаивать всякий раз о возмездии для казнокрадов, пожалуй, и впрямь недальновидно и Анций порадовался собственной интуиции, благодаря которой рискованные сведения об Элии Галле он упрятал подальше и ни с кем не обмолвился на этот счет.

Он не выискивал врагов, но неизменно находил их и по злому совпадению - врагов могущественных. Ливия, Тиберий и теперь вот, судя по всему, прибавится к ним Юлия - дочь Августа.

Управляющий Мустий в присущей ему неуклюжей манере приблизился, потоптался простофилей на месте и выпалил:

- Августа хотят убить.

В устах добродушного усердного и недалекого домоправителя эти слова чуть было не вызвали смех, Анций иронично взглянул на него и увидел очень осмысленное и серьезное лицо.

- Рассказывай, - деловито сказал он.

- У меня есть брат, его зовут Музоний, он рисовальщик в доме Цестия Галла, а последний известен своей дружбой с Юлом Антонием, сыном Марка Антония.

Не только, подумал Анций, он известен своими совместными загулами с Тиберием, оба были непрочь покутить, а иной раз и предаться самой настоящей оргии, некоторые добавляли, что их своеобразные отношения простирались дальше мужской дружбы. Все это быстро промелькнуло в голове Анция и заставило переменить отношение к словам управляющего. Теперь он слушал его с удвоенным вниманием.

- Последнее время не проходит дня, чтобы Юл Антоний не навестил Цестия Галла, и часто приходит с одной очень знатной особой…

- Ну говори же, не бойся.

- С Юлией, дочерью Августа.

- И что с того? Принцепс взял Юла на воспитание, когда тот был еще ребенком, всегда относился к нему как к сыну, отдал ему в жены свою племянницу Марцеллу. Они с Юлией как брат и сестра.

- Музоний утверждает, что они любовники, клянется, что сам был свидетелем…

- Хорошо, допустим Юлия нарушает закон о прелюбодеянии, поскольку с Тиберием она не разведена. Но разве это угроза для жизни Августа?

- Так в том-то и дело: они замышляют отравить принцепса.

- Кто? Юлия?

- И Юлия, и Юл Антоний, и Цестий Галл, и мой несчастный брат…

- Твой брат?

- Он делает отличные портреты и это может его погубить.

- О, Юпитер, помоги этому человеку изъясняться понятней, не то я убью его, - вскричал Анций, что подействовало на Мустия благотворно, потому что дальнейший его рассказ приобрел ясность.

- Юлия должна сказать отцу, что нашла превосходного портретиста, а Август изъявлял желание изготовить свой портрет и конечно его, как они надеются, заинтересует талантливый художник. Он пригласит моего несчастного брата, будет позировать, и по своей привычке время от времени пить мулсум* . За один прием портрет не нарисовать и Музонию придется приходить несколько раз, что позволит заговорщикам выбрать наиболее удобный момент для преступления. В один из сеансов должна появиться Юлия и отвлечь отца разговором, а Музонию поручается незаметно влить медленнодействующий яд в чашу с мулсумом. Ему пообещали за это тысячу талантов.

- Много. Если твой брат согласился исполнить задуманное, то его голова не стоит и трех сестерциев.

- Хозяин, чтоб подавиться мне лошадиной печенью* , если я сказал, что мой брат согласился исполнить это гнусное преступление.

- Но ты же сам утверждал, что они замышляют отравить принцепса и назвал своего брата.

- Пусть вырвут мне за это мой поганый язык, я не учился в школе риторов и хотел сказать совсем другое - мой брат в отчаянии и в страхе, Цестий Галл заявил ему со всей прямотой: либо ты сделаешь это, либо тебе придется познакомиться с кинжалом Килидиса. А Юл Антоний заулыбался и добавил: от моего грека даже в Эребе* не скроешься.