Царь Иоанн Грозный

Тщетно думал Иоанн, дав свободу одной страсти, положить предел другой. Один порок увлекал его в другие; но чувствуя, что невольнику страстей нет надежды на блаженство небесное, он впадал в отчаяние, хотел забыться в веселии, и самое веселие его было страшно. Душа его волновалась противоборством добра и зла. Иногда ещё напоминание веры и голос супруги обращали его к раскаянию и упование возрождалось в душе.

   — Если грехи мои, — говорил он царице, — превзошли число песчинок моря, то не покроет ли их пучина милосердия Божия?

По чудному противоречию своих склонностей, то ревнитель благочестия, то нарушитель священных уставов, то невольник своих приближённых, то неумолимый каратель их, созидатель царственного блеска и губитель славы своей, быстро предаваясь всякому влечению воли, он часто не узнавал себя. Ещё труднее было другим узнавать в нём одного и того же венценосца в разных отрезках жизни.

Царица видела безнадёжность своих стараний укротить Грозного; не могла и сама оставаться свидетельницей дел Иоанна без тяжких страданий. В один из праздников церкви, когда ещё в утренний час не раздавался соборный благовест, царица вошла в работную палату Иоанна.

Царь стоял пред широким налоем, облокотись на бархатную наволоку, и рассматривал свитки с разрядами; удивлённый нечаянным появлением Анны, он, нахмурясь, взглянул на неё.

   — Прости, государь, если я тебя потревожила, — сказала царица. — Вчера я не дерзала нарушить твоего веселья и думала, что в утренний час тебе свободнее выслушать просьбу мою.

   — О чём, Анна?

   — О том, что давно лежит на душе моей, позволь мне, государь, исполнить священный долг: я дала обет помолиться о тебе в обители Тихвинской.

   — Что заботиться ты о моём спасении, смиренная голубица? Молись о себе, чтоб не попасть в ястребиные когти лукавого.

   — Мой жребий в Божией воле, — отвечала Анна. — Господь — защитник слабых, а о тебе, государь, я должна молиться — я супруга твоя; моё счастие в твоём благоденствии. Но я вижу, увы, я вижу, государь, что ты не знаешь спокойствия.

   — Кто сказал тебе?

   — Ты сам, твои стенания в мраке ночи, смятение в часы молитвы. Содрогаясь, видела я, что тебе чудились призраки. Смутен твой сон!

   — Не напоминай мне, — сказал торопливо Иоанн, — что тебе до призраков?

   — О, государь, я сама редко смыкаю глаза. Мне чудятся вопли и стоны... Ах, дозволь мне, дозволь молиться за тебя!

   — Молись о себе, — сказал Иоанн супруге, упавшей к ногам его. Но она не слышала его; она рыдала у ног его.

Иоанн задумался.

   — Хорошо, Анна, помолись обо мне, — сказал он, смягчаясь.

   — О, если бы Бог услышал молитву мою! Если б обратил Он твоё сердце на милосердие! Да осенит тебя Божия Матерь от злых наветников! Не погуби, государь, надежды моей, удали от себя Скуратовых, пощади народ твой!

   — Дерзновенная! Кому говоришь ты? — гневно вскричал Иоанн.

   — Я несчастна, государь! С младенчества я жила сиротою, но мирно было сиротство моё; ты воззрел на меня, государь; тебе угодно было возложить на бедную сироту царский венец. Не скрою от тебя, что чертоги мне страшны, венец мне тяжёл, я несчастнее здесь, чем в убогом доме отца моего.

   — Ты безумствуешь, — перебил её Иоанн.

   — Не дивись моему безумию; я плачу не о себе, но о тебе, государь! Что бы ни постигло меня, скажу, что ты должен страшиться Божия гнева. Твои чертоги — вертеп убийств.

Анна произнесла слова эти почти с исступлением. Иоанн, дрожа от ожесточения, схватил тяжёлый жезл. Тогда Анна, став у иконы Богоматери и сложив крестообразно руки на груди, безмолвно ожидала удара.

   — Прочь от иконы! — вскричал Иоанн.

   — Рази! Невинным открыто небо!

Эти слова спасли Анну. Рука Грозного остановилась. Иоанн не верил себе, это ли смиренная сирота, это ли кроткая Анна, избранная им в супруги, взор его сверкал негодованием.

Бледная, но уже спокойная, как ангел, вся в Боге, мыслию и душою, величественная и смиренная, она стояла под образом, осеивающим её лучами, и грозным казался Иоанну лик Богоматери.

Отбросив жезл, Иоанн начал ходить по чертогу; тогда Анна перекрестилась и, став на колени, поклонилась три раза иконе небесной Заступницы.

   — Удались, — сказал тихо Иоанн, — и готовься к отъезду в обитель Тихвинскую.

Царица вышла.

«Откуда дерзость в слабой жене?» — подумал Иоанн и вспомнил, что Анна в сиротстве её была призрена Курбскими. «Это остатки плевел Адашевских! — воскликнул он. — Пускай же обитель будет вечным ей заточением!»

Часть четвёртая

ГЛАВА I Царица в обители Тихвинской

Зимнее утро белело инеем на высоких главах Тихвинского женского монастыря; звон колоколов далеко разносился в окружности; толпы народа теснились на пути к святой обители, ожидая прибытия царицы Анны. Ещё задолго разнеслась весть, что государыня едет из Москвы в монастырь на богомолье, и все жители окрестных мест желали видеть её и поклониться доброй царице.