Царь Иисус

Симон знал, что Захарии грозит смерть. Сами стены, казалось, кричали об этом. Захария не должен был поддаться обману. Он должен был отличить голос Бога, который говорит внутри человека, от голоса человека, который проникает через ухо, отличить великолепие Бога, сверкающее в сердце и в мыслях, от пышности человека, которая проникает через глаза, лесную музыку, как называют ее поэты, от той, что создал Мудрейший для Своего Священного Храма.

Симон призвал всех к молчанию и подвел итоги.

— Если сын Варахии колдовством заставил демона зла осквернить Святилище, в чем его обвиняет Рувим, сын Авдиила, не получив на то разрешение нашего суда, тогда гнев Господень всенепременно покарает его. Ибо сказано: «Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим». А то, что не демон, а сам Господь Бог явился Захарии, совершенно невозможно, ибо все знают — увидевший Бога тотчас умрет. Моисей и то не видел Его лица. Увы, даже если Захария не вызывал демона, а случайно встретился с ним в Святилище, по собственному своему признанию, приветствовал его почтительно, как самого Бога, значит, он нарушил первый завет, который гласит: «Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим». Что до меня, то я не могу считать Захарию невиновным в тяжком преступлении. И все же я сомневаюсь, имеет ли право почтенный Синедрион, даже если мы обяжем его отправлять правосудие, решать подобные дела…

Рувим нетерпеливо прервал его:

— Но мы собственными ушами слышали его богохульства! Только за это он заслуживает смерти!

— Сын Авдиила, не испытывай наше терпение своим якобы незнанием Закона. Побивание камнями возможно, если хулитель клянет имя Господа. Богохульство, относящееся к атрибутам Бога, заслуживает лишь сурового бичевания. К тому же я должен предупредить тебя, если установят, что твои показания, данные против родственника, ложные, то тебе самому будет грозить смерть.

На этом Симон распустил Синедрион, поблагодарив всех за выдержку в столь трудных обстоятельствах и попросив двенадцать старших членов Синедриона остаться и посоветовать ему, какое обвинение или какие обвинения, если такие вообще найдутся, следует предъявить Захарии и в каком суде.

Самому Захарии было разрешено вернуться домой, потому что, по еврейскому закону, человек, которому собираются предъявить обвинение, считается невиновным до тех пор, пока ему не вынесен приговор, и ему предоставлена полная свобода передвижения. Однако Захария до тех пор ерзал на своем стуле, пока Симон самолично не отпустил его. После довольно холодного прощания он медленно вышел в коридор, где толпились и возбужденно перешептывались друг с другом младшие члены Синедриона. Он бросал на них безумные взгляды, отчего многие, уверившись, будто в его одеждах и впрямь прячутся злые духи, стали торопливо отскакивать даже от его тени, словно она тоже была заразной.

Рувим ткнул в него пальцем и завопил:

— Этого нельзя терпеть! Он должен умереть сегодня, чтобы весь Израиль не устыдился себя! Колдун не должен увидеть утреннего солнца!

Иоаким, отец Марии, укорил его:

— Сын Авдиила, ты позоришь Синедрион и слишком много берешь на себя.

Однако его слова лишь подлили масла в огонь.

На улице собралась шумная толпа. Юное поколение Садока веселилось где-то неподалеку, и сотня разгоряченных вином юношей ринулась к дому первосвященника, услыхав, что там происходит что-то необычное. Некоторые сумели даже проникнуть в коридор, где Рувим, торопливо и не очень заботясь о достоверности, рассказывал о происшедшем и подначивал молодежь взять возмездие в свои руки.

— Сейчас ничего не делайте, дети мои… — говорил он. — Ничего не делайте, пока вас видят и слышат. Но и не увиливайте от выполнения долга. Задета честь нашего дома.

Захария вышел на улицу. Рувим и юноши последо-нали за ним. Он проходил'по двору, когда Рувим так, чтобы все видели, поднял камень и бросил ему в спину. Сыновья Садока не заставили себя ждать. Они-то думали, что Захария побежит через Южные ворота к утесу Бет-Хадудо, где будет искать защиты у демона Азазела, которому раз в год, в день искупления, приносят в жертву козла отпущения. Осмелевшие от выпитого вина, юноши не боялись хитростей злого духа. Но Захария побежал в Храм. Немногочисленные прохожие не заметили ничего необычного. Да и что необычного в том, что сыны Садока расходятся после вечеринки, а самые фанатичные из них идут помолиться в Храм?

Ярко светила полная луна. Разноцветные узоры на одежде Захарии были видны, как днем. Тени же в Долине Торговцев Сыром казались с моста чернее дегтя. Захария подошел к Храму и, как слепец, пересек двор. Юнцы не отставали от него, а следом за ними шли толпой члены Великого Синедриона, многие из которых хотели остановить насилие, и только двое-трое втайне надеялись на восстановление, по обычаю предков, справедливости.

Захария вошел в Святилище. В эту минуту молодой судья с курчавой бородой, которого Захария разозлил своим признанием, вытащил спрятанный в складках одежды булыжник и, бросив его на землю, громко крикнул: