Царь и царица

Что вызвало такое изменение решения? Можно только догадываться. Известно было, что в Могилев вернулся после продолжительной болезни генерал М.В. Алексеев. Великий князь Михаил Александрович передал в разговоре с «венценосным братом», что в Ставке выражают неудовольствие его длительным отсутствием. Возможно, Николай II еще раз решил взвесить все аргументы и прояснить до конца обстановку, прежде чем принимать такой ответственный шаг.

В самой Ставке тем временем создалась достаточно нервная и неопределенная атмосфера, о чем писал генерал А.С. Лукомский: «Продолжительное отсутствие из Ставки Государя, хотя на фронте было сравнительно спокойно, создавало ненормальное положение вещей и всех нервировало.

Циркулировали упорные слухи, что Государь в Ставку не вернется и состоится назначение нового главнокомандующего. Говорили о возможности назначения великого князя Николая Николаевича…

Сведения, приходившие из Севастополя о состоянии здоровья генерала Алексеева, давали основание предполагать, что он не вернется на должность начальника штаба. Но около середины – конца февраля была получена телеграмма, что генерал Алексеев возвращается»{121}.

Тревогу, изложенную генералом А.С. Лукомским, разделял генерал-майор Д.Н. Дубенский, который являлся редактором журнала «Летопись войны 1914–1917 гг.», состоял в Свите императора в качестве официального историографа военных действий. Он вел ежедневные записи в Ставке о происходивших событиях. Позднее он допрашивался следователями ЧСК Временного правительства, которым показал в ходе дознания следующее:

«Председатель. – Под 11–12 февраля вы делаете такую запись (читает): “17 февраля вступает в должность генерал-адъютант Алексеев, у него остается Гурко. Говорят, что Ставка будет в Царском, т. е. там останется Государь и очень ограниченный при нем состав. Если это осуществится, будет неладно. Влияние Александры Федоровны вырастет, а это не на пользу интересам России”.

Дубенский. – Опять-таки должен сказать, что когда я это писал, то, я помню, я не хотел сказать, что будет явная измена, но вообще такое влияние женское в таком серьезном деле, как в Ставке, где с утра до вечера все должны работать, влияние Александры Федоровны и всей женской компании несомненно имело бы ужасное действие. …

Председатель. – 22 февраля, в среду, вы начинаете свою запись словами (читает): “Отъезд Государя в Ставку. Этот отъезд был неожиданный, многие думали, что Государь не оставит императрицу в эти тревожные дни. Вчера прибывший из Ялты ген. Спиридович говорил, что слухи идут о намерении убить Вырубову и даже Александру Федоровну, что ничего не делается, дабы изменить настроение в царской семье, и эти слова верны”. Почему вы делаете эту запись? Как вы объясняете этот неожиданный отъезд в эти тревожные дни?

Дубенский. – У меня 21-го был Спиридович (жандармский генерал. – В.Х.), который только что приехал из Ялты; он часа полтора сидел и рассказывал то, что я записал. Он признавал, что уезжать из Петрограда невозможно, потому что тут накопляются такие события, которые, по его мнению, должны были бы Государя остановить. … Насколько я припоминаю, кажется, было так: Государь ехал на короткое время, 1 марта он должен был вернуться сюда, и решено было, что он поедет, а 1 марта вернется, и уже тут были разговоры о создании нового ответственного министерства, был целый ряд соображений; но, очевидно, что-то произошло, что мне, вероятно, было неизвестно, почему мы вдруг, внезапно уехали. Какие были соображения, я не могу вам объяснить. Вероятно, Алексеев его вызвал или были какие-нибудь события, о которых я не знаю»{122}.

Император Николай II собирался по прибытии в Ставку осуществить намеченную переброску верных войск в окрестности столицы. Перед тем как покинуть Петроград, он подписал Указы Сената как об отсрочке заседаний, так и о роспуске Думы, не поставив на обоих документах даты, и вручил их на непредвиденный случай князю Н.Д. Голицыну, с твердым обещанием возвратиться из Ставки не позднее чем через восемь дней. Однако в воспоминаниях генерала А.А. Брусилова, который детально описывал ситуацию перед Февральской революцией, имеется странная, на первый взгляд, и настораживающая фраза: «Но в Ставке, куда уже вернулся Алексеев (Гурко принял опять Особую армию), а также в Петербурге было, очевидно, не до фронта. Подготовлялись великие события, опрокинувшие весь уклад русской жизни и уничтожившие и армию, которая была на фронте»{123}.

Очевидно, А.А. Брусилов был в курсе дела и знал, что во время нахождения М.В. Алексеева в Севастополе на лечении к нему приезжали для переговоров представители А.И. Гучкова и «Прогрессивного блока». После длительной беседы генерал Алексеев якобы ответил двум посетившим его делегатам Государственной Думы: «Содействовать перевороту не буду, но и противодействовать не буду»{124}.