Царь и гетман

Не успел он опомниться, как из ближайшей балки показалась красноверхая шапка массивной Палиихи.

— А он, тату, и пани полковникова, — шепчет девушка, оправляясь на седле.

— А! Черт несе сего Голиафа в юпци! — ворчит Мазепа.

А у Палиихи в тороках уже болтается огромный серый волк.

— Як ваша работа, пане гетьмане? — спрашивает Палииха, грузно опираясь на седло. — Я вже вовка спроманця, мов татарина, у полон взяла.

— Добре, добре, пани… А мы — ничего ще не взяли…

— Мы лисичку впустили, — пояснила Мотренька.

— Так зайчика пиймаете, — улыбнулась Палииха.

Наезжают другие охотники со всех сторон. У кого в тороках заяц болтается, у кого лиса, у кого серая остромордая сайга. Начинается оживленный говор, похвальбы, рассказы о небывалых случаях. А вдали все еще то протрубит рог, то дружно затявкают собаки, то раздастся глухой выстрел…

Около гетмана уже большой кружок не только дворской молодежи, но и знатной войсковой старшины: Филипп Орлик, генеральный писарь, Апостол Данило, миргородский полковник, Павло Полуботок, полковник черниговский, молодой Войнаровский, полковник полтавский Иван Искра и другие.

— А! И у пана писаря лисичка, — обращается пани Палиева к Орлику, серьезное лицо которого и задумчивые серые глаза, казалось, говорили, что он тут не по своей воле, а так — из политики. — Яка добра лисичка…

— А у пани добрый вовк, — лаконически отвечает серьезный Орлик.

— Симилия симилибус, — добродушно замечает Мазепа.

— А панови гетманови василиска не достае, — платит тем же находчивая Палииха.

Из лесу скачет казак в ушастой волчьей шапке и что-то машет руками. Это Охрим, уже знакомый нам, любимый хлопец старого Палия. Он приближается к панам и на всем скаку осаживает коня.

— Ты що, хлопче? — спрашивает его Палииха.

— Там, у лиси, пани-маточка, наши хлопцы самого Карлу застукали, — радостно отвечает Охрим.

— Якого Карлу, дурню?

— Та самого ж шевция Карлу — дванадцятаго чи тринадцятаго, чи що… ведмедя застукали…

Такому редкому гостю, конечно, все обрадовались и двинулись к лесу. Впереди всех ехала Палииха в сопровождении Охрима, а за ними вся старшина с молодежью. Мазепа не отпускал от себя ни на шаг свою Мотреньку.

— А ты ж, доню, не злякаешься? — заботливо спрашивал он.

— Ни, с таткою я ничего не боюся, — отвечала девушка.

Выехали на полянку, с трех сторон окруженную густым лесом. В дальнем углу полянки стояли два казака с длинными ратищами в руках, словно часовые. Недалеко от них темнелась куча хворосту, наваленного у корней столетнего дубу. Сквозь хворост, присыпанный снегом, проходил не то дымок, не то пар: то была берлога медведя — от дыхания его шел тот пар, который можно было принять за дымок.

Все остановились как вкопанные. Палииха сделала знак, что она желает вступить в единоборство с «шевцем карлою двенадцатым», так как это было ее неотъемлемое право. Мотренька было хотела протестовать, но Мазепа тихо остановил ее: «Нехай, доню, — вона и черта сдуже…»

Палииха сошла с коня, отдала его Охриму, подозвала одного казака с ратищем и взяла ратище из его рук. Сняла с плеча двустволку, осмотрела ее курки, осмотрела длинное трехгранное железное острие ратища и пошла прямо к берлоге. В нескольких саженях от берлоги на полянке росла старая осина, под которою Палииха и остановилась. Подняв затем ком мерзлой земли, она швырнула им в отверстие берлоги, швырнула другим комом, третьим… В берлоге что-то засопело и завозилось. Захрустел хворост — и из берлоги высунулась черная остромордая голова, поводя ушами. Палииха опять бросила мерзлым комом прямо в морду зверю. Медведь замотал головой, выскочил из берлоги и, рыча, пошел прямо на «Голиафа в юпке». Он шел быстро, переваливаясь всем грузным телом своим и понуря голову, словно бы собирался драться с бараном, лоб об лоб. Палииха стояла как вкопанная, расставив ноги в красных с подборами «сапьянцах» и приложив двустволку к правой щеке. Последовал выстрел. Пуля, задев верхнюю часть головы медведя у правого уха, засела где-то в шее. Медведь страшно заревел и стал на задние ноги, раскрыв передние мохнатые лапы словно для дружеских объятий. Страшно было видеть это двуногое чудовище на коротких мохнатых ногах, ступавших так, как ступают малые дети, с перевалкой, но плотно, грузно. Плотно стояла на своем месте и Палииха, держа длинное ратище наперевес. Едва медведь приблизился на расстояние ратища, как сильная рука Палиихи уже всадила его в грудь зверя. Зверь зашатался было, но в тот же момент, схватив передними лапами, сам как бы начал вдавливать в себя, так что оно прошло насквозь его тела и вышло в спину… Медведь двигался по ратищу, нанизывая на него свое страшное тело… Вот лапы его уже недалеко от рук Палиихи… вот-вот обнимут ее… Но страшная баба разом выпускает из рук конец ратища, медведь падает с ним на четвереньки, а Палииха новым выстрелом из двустволки пробивает череп своего противника… Медведь не устоял и, ткнувшись мордой в землю, распластался, словно копна черной шерсти.

Мотренька с испугом ухватилась за руку Мазепы… «Ох, таточко!»