Царь горы

— Здесь нищим не подают!

Отвечать наглецам Копыто не стал. Зыркнул сердито, многозначительно положил ладонь на рукоять ятагана, и медленно прошел по полутемному залу «Средства от перхоти», выбирая, кому упасть на хвост.

Родных Шибзичей в кабаке оказалось до обидного мало, а те, кого удалось разглядеть, при виде уйбуя отворачивались — все ясно, денег мало, поить знакомца не желают. Выпивать с Гниличами не хотелось: Копыто был одним из приближенных великого фюрера Кувалды, и отправил на виселицу стольких выходцев из этого клана, что застолье вполне могло закончиться ножом в спину. Оставались Дуричи. Тем более что с некоторыми из них Копыто связывали почти родственные узы, с уйбуем Булыжником, к примеру, их едва не повесили в один день.

— Привет!

— Бери, — буркнул Дурич, двигая примазавшемуся Шибзичу стакан виски. — С тебя тост.

Поить приблуду Булыжнику не хотелось, но некоторое время назад их отношения, несмотря на почти родственные узы, немного испортились — по наводке Дурича Копыто крепко отлупили — и уйбуй решил сделать примирительный жест.

— Говори.

Мудрить Шибзич не стал:

— За здоровье!

— Не в кассу, но потянет, — заметил боец Маркер.

Красные Шапки дружно выпили и дружно крякнули. Любимый напиток начал приятное путешествие по иссушенному организму, Копыто почувствовал, что меланхолия улетучивается, и пожелал выяснить, что именно не понравилось в тосте привередливому Маркеру.

— Не по теме, — коротко ответил боец.

— Что за тема?

— Внятная.

Уйбуй собрался возмутиться, но вспомнил, что разговаривает с Дуричем, диковинные речевые конструкции которых не всегда поддавались расшифровке. К тому же за виски платил Булыжник.

— Чего пьем, спрашиваю?

— Виски.

— Я вижу, что не кефир, — огрызнулся Копыто. — Что за тема? Праздник, что ли?

— Тогда надо было спросить: почему пьем? — глубокомысленно пробурчал Булыжник. — А не чего пьем.

— Ну, ты в натуре филорог, мля. Ударениям меня учить собрался?

— Ты кого рогатым обозвал? — лениво осведомился размякший от долгого сидения в «Средстве от перхоти» Дурич. — Я тебе сейчас таких ударениев покажу, что до утра не оклемаешься.

— Праздник сегодня большой, — примирительно сообщил боец Маркер, и кивнул в сторону барной стойки, над которой стоял телевизор.

С экрана, предусмотрительно затянутого металлической сеткой, о чем-то вещал великий магистр Ордена Франц де Гир. Звук отсутствовал ввиду бессмысленности — ни один телевизор не способен перекрыть царящий в заведении шум, но выглядел лидер чудов внушительно и немного трагично.

— Чо за праздник?

— День Памяти, — поведал Маркер. — Бывший День Славы.

— Не понял, мля.

— Ну… много тысяч лет назад чуды захватили столицу людов и объявили, что делают на Земле империю. А заодно устроили праздник.

— Выпили?

— Не без этого. И порешили квасить каждый год.

— Типа, понравилось.

— А кому не понравится?

Копыто, почувствовавший в вопросе глубокую суть, кивнул и потребовал продолжения:

— Чо дальше?

— А дальше чудов челы поперли. Ну, не сразу, там еще какая-то буза была, я не помню. В общем, империя чудская медным тазом накрылась, те, кто спасся, в Тайный Город смылись. И праздновать стало нечего.

— А хотелось.

— Угу. И тогда они праздник переименовали и продолжили квасить.

— Молодцы! — одобрили сидящие за столом бойцы Булыжника.

— Это по-нашему!

— За это можно выпить!

Сказано — сделано. Стаканы лязгнули друг об дружку, и Красные Шапки выпили за «это». Копыто отпилил ятаганом кусок ветчины и, пережевывая закуску, осведомился:

— Маркер, а ты в кого такой умный?

— Ты чего дразнишься? — удивился оплеванный боец.

— Ну, ты знаешь все, как было. Истории рассказываешь. — Копыто прищурился. Нехорошо прищурился. Так, будто уличил говорливого Дурича в измене. — Подстрекательством занимаешься?

— Да, Маркер, не по-нашему это, — проворчал Булыжник. — Подозрительно.

— Восхваление чудов и все такое прочее. Будто нам самим нечем гордиться, мля.

— Может, ты специально все это делаешь?

— Учишь презирать семейные ценности?

— Он мне вчера двадцатку вернул, которую должен был, — припомнил боец Отвертка. — Вот это совсем не по-нашему.

После ТАКОГО обвинения насторожились все сидящие за столом.

— А как бы я тебе ее не вернул, если ты нож к горлу приставил? — чуть не плача спросил Маркер. Он чуял, что тучи сгущаются, и проклинал свой длинный язык. — И сам карманы обыскал?

— Спалился Маркер. На двадцатке спалился!

— Думаешь, он шпиен?

— Адназначна шпиен!

— На виселице все расскажет.

— Слышь, Булыжник, получается, ты шпиена на груди пригрел?

Уйбуй Дуричей нахмурился. До него внезапно дошло, что если Маркера объявят шпионом и врагом, то и на него падет тень предательства. Не углядел, не усмотрел, не подслушал. А Кувалда после демократических выборов окончательно озверел, и за малейшее проявление нелояльности отправлял на виселицу. К счастью, пока Булыжник соображал, как вывернуться из непростой ситуации, Маркер сумел найти нужные слова:

— Да свой я, свой, просто у меня бабушка была.

— У всех бабушка была, — отрезал Отвертка. — Наверное.

— И у шпиенов тоже бабушки!

— Отвечай, паскуда, почему знаешь так много?