Царь головы

Расставив в стороны руки, он пошёл на кошку, как махновец на гуся. Кошка заметалась — бросилась в один угол двора, где валялось несколько пустых картонных коробок от крупногабаритных грузов, но, не найдя там надёжного укрытия, сиганула в другой, а оттуда — к большим железным дверям в стене краснокирпичного здания. Однако то, что выглядело как щель между неплотно прикрытыми створками, на деле было всего лишь оттопырившимся краем резинового утеплителя — спасение оказалось мнимым.

Рухлядьев, раскинув руки, приближался — неотвратимо, как судьба. Кошка, почувствовав западню, выгнула спину, вздыбила серую шерсть на хребте, подняла нервную лапу, оскалила клыки и зашипела.

Мимо базыот Обводного к Загородному прогуливались три незнакомые барышни лет двенадцати-тринадцати. Заметив на покрышках Геру с Лёней, они как-то нарочито повысили голоса и весело защебетали между собой, а одна засмеялась и всё никак не могла остановиться, так что в конце концов начала постанывать.

— Пойдём знакомиться. — Лёня вскочил на ноги. — Видал, какие забавные?

Гера смутился. Лёня схватил его за руку и потащил за собой, но Гера упёрся.

— Чего ты? — удивился Лёня. — Уйдут же.

— Подожди. — Гера высвободил руку. — Что так сразу… Я так не могу. Мне настроиться надо.

— Чего тут настраиваться? Вон они какие… отъявленные.

— Нет, — упрямо сказал Гера. — Хочешь — один иди.

— Балда ты, Глобус. Тюфяк лежачий…

Лёня был раздосадован — идти знакомиться с тремя барышнями в одиночку ему не хотелось. Вдвоём легче — как-то увереннее выходит, чувствуешь плечо товарища, да и можно подтрунить над ним, над товарищем, для поддержания разговора, а одному всё же боязно.

— Эй, девчонки! — крикнул он вослед щебечущей стайке. — Приходите сюда завтра — будем бантики в косички заплетать!

Те мигом, будто ждали оклика, подали голос:

— Ага, щас! Нагладим только бантиков! — и скрылись с хохотом за шиномонтажом.

— Придут ведь, — убеждённо сказал Лёня.

Гера завидовал той лёгкости, с которой Лёня мог заводить на улице знакомства с барышнями. Этим умением он удивил его ещё в прошлом году, как удивил (нет — поразил) рассказами об изобретённом им развлечении: Лёня составил расписание, выяснив путём долгих наблюдений, когда приходят на вокзал самые переполненные пригородные электрички; если в эти часы он оказывался свободен, он затирался в толпу, скапливающуюся у входа в метро, находил подходящую тушкуи, пользуясь давкой, прилипал к ней всем телом — пускал даже в дело руки, осторожно лапаястеснённую со всех сторон добычу. Называлось эта забава — «прижиматься». Весной, в царстве обтягивающих брючек и коротких юбок, Лёня, сверяясь со своим расписанием, бегал к вокзалу по нескольку раз на дню и методично набирался жизненного опыта. Однажды (Свинтиляй любил хвастать случавшимися с ним историями) какая-то тётка лет двадцати, вызвавшая в нём анатомический интерес, подняла крик и засветила Лёне сумочкой в ухо, но тягу к знаниям у Лёни это не отбило. Он звал с собой «прижиматься» и Геру, и тот даже сходил с ним пару раз посмотреть, как это делается, однако перенять опыт товарища так и не решился.

К двенадцати годам Гера был уже дважды влюблён — в третьем классе и в пятом. Конечно, Гера понимал, что это были детские влюблённости, но сила чувства в них была настоящая, так что если невзначай мысли о предмете страсти принимали в его голове земной характер, Геру корёжила мышечная судорога от трагического несоответствия духовной и материальной грёзы. И Лёнина практика с «прижиманием» была оттуда, из земной мечты — сладкой, но до физического содрогания стыдной… И вместе с тем плотский характер помыслов о высокогрудой русичке кружил Гере голову и делал ладони горячими без всякого судорожного отвращения. Впрочем, странности своих психических реакций Гера не анализировал.

— Привет, орлы. — На площадке появился Вова. — Сидим?

— Сидим. — Лёня мигом преисполнился высокомерия. — Тебя ждём.

Вова, прозванный товарищами Пупок, а за что — никто уже не помнил, учился в параллельном классе с Герой и Лёней и жил с Герой в одном дворе. Он был глуповат, недостаточно образован и навязчив в дружбе, отчего дружба его ценилась низко, а сам он вызывал у ровесников лёгкое сочувствие, сразу низводившее его в дворовой иерархии ступенью ниже тех, к кому он со своей дружбой привязывался. Играть с ним было скучно, круг его интересов удручал узостью, а фантазия имела чёткие границы и не могла служить поводырём в общих затеях. Дарить ему своё внимание? Ну, разве если никого достойнее не случилось рядом…

Лето Вова провёл у бабушки в Таганроге, где местные молодые люди научили его баловаться со спичками. Теперь он намерен был поделиться опытом с товарищами и снискать у них заслуженное уважение.