Царь Дмитрий - самозванец

ctbo, и проспавшийся возница готов был целовать мне руки за нежданный подарок. Я помолился Господу, простился с Мариной, сел в возок — вот и сгодился! — и приказал двигаться в Москву. На заставе нас остановили, поляки, не знавшие уважения ко мне, даже обыскали мой возок, но они искали тело и на узлы, в которые была увязана царская одежда Димитрия и его регалии царские не обратили никакого внимания. Я долго и громко возмущался, краем глаза следя за тем, как мимо меня беспрепятственно проплывают простые крестьянские дровни с замурзанным возничим.

Место, где захоронить тело Димйтрия, у меня было, единственно достойное его, мое собственное. Перед похоронами Царя Блаженного приказал я выдолбить в основании храма Покрова не одну, а две могилы, чтобы в назначенное время упокоиться рядом с возлюбленным братом моим. Но по тому, как катились дела в державе нашей, я был совсем не уверен, что доведется мне лечь там или в храме Михаила Архангела, среди предков своих, или в Троице, рядом с княгинюшкой. Хорошо, если вообще буду где-нибудь покоиться, а не исклюет меня воронье на лесной дороге или в степи бескрайней.

С протопопом храма Покрова я был в давней дружбе, он мне ни в чем не препятствовал, он же и панихиду отслужил. Той же ночью мы обрядили тело Димитрия в одежды царские, положили его в гроб дубовый вместе с короной императорской, скипетром и яблоком державным, опустили в могилу каменную и накрыли плитой, безымянной довеку.

Димитрий явил собой блестящий итог династии, собрал в себе все достоинства рода: смелость, образованность, широту души. За недолгие годы жизни он изведал все и погиб во цвете лет, с мечом в руках и с любовью в сердце. Прекрасная жизнь, прекрасный конец! Те, кого любит Бог, умирают молодыми.

Так сказал я или хотел сказать в последнем надгробном слове.

«Красное Солнышко, само, Божьим соизволением, взошло, само и закатилось в час назначенный. И опять взошло и опять закатилось, теперь уж навсегда. И в своем коротком беге по не-

^{генрих эрлих}

бу Солнышко то много чего сотворить успело. Кому-то светом ярким, доселе непривычным, указало пути новые. Много и спалило жаром своим. А где-то от тепла его ростки проклюнулись, но когда вырастут они и какие плоды принесут, то нам неведомо» — так думал я о Димитрии в один из скорбных дней, и аут мысли мои сделали неожиданный поворот.

Помните, рассказывал я о своих размышлениях о каре, на наш род Господом обрушенной, и о повторах в истории человеческой, так вот, не все я рассказал, утаил самое важное мор открытие, для меня самое важное. Теперь пришло время открыть правду. Не обессудьте, если в который раз повторюсь, но ту историю давнюю сколько ни рассказывай, все по-разному выходит. Итак, у деда моего, великого князя Ивана Васильевича, прозванного Грозным, был сын Иван, прозванный Иваном Молодым и провозглашенный полноправным соправителем отца, то есть бывший истинным государем Русским. И был утого Ивана единственный сын, прозванный Димитри-ем-внуком. Но ведь и у брата моего, великого князя и царя Всея Руси Ивана Васильевича был сын Иван, которого не я один звал Иваном Молодым и который был государем Русским, оставившим после себя единственного сына Димитрия. Мы все говорили о стариках-государях, о темной и скоропостижной смерти наследников их да о женах царевичей, а о Димитриях как-то забыли. А ведь между рождениями двух Димитриев прошло ровно сто лет, я как заметил это, так чуть не взвыл от ужаса. Ведь судьба Димитрия-внука была злосчастна, венчанный на великое княжение, он при жизни лишился короны, которая перешла к сыну государя, и умер молодым в заточении. И мой дорогой мальчик попал в ту же колею, объявленный еще до рождения будущим царем Русским, он в младенчестве лишился обещанного венца, который достался сыну государя. Я потому так и трясся над Димитрием, что боялся повторения той злосчастной судьбы, потому и укрыл его после угличских событий в монастыре. Димитрий был недалек от истины в своих обвинениях, что я уготовил ему жизнь простую, без подвигов и славы. Я действительно не хотел для него венца царского, я думал только о его жизни. В какой-то момент мне даже показалось, что я обманул судьбу, самонадеянно уподо-,