Царь Давид

«И сказал отрок, рассказывавший ему: случайно был я на горе Гилбоа, и вот Шаул опирается на копье свое, и тут колесницы и всадники настигли его. Тогда он оглянулся назад и, увидев меня, позвал меня, и сказал я: «Вот я!» И сказал он мне: «Кто ты?» И сказал я ему: «Амалекитянин я!» И сказал он мне: «Встань надо мною и убей меня, ибо смертельная дрожь охватила меня, а все еще душа моя во мне». И встал я над ним и добил его, ибо знал я, что он не будет жить после того, как пал на меч свой; и взял я венец его, и запястье, бывшее на руке его, и принес их сюда к господину моему» (И Сам. 1:6—10).

Очевидно, амалекитянин рассчитывал, что Давид обрадуется вести о гибели Саула, по достоинству оценит принесенные ему в дар символы царской власти и щедро вознаградит его. Если это и в самом деле было так, то он жестоко просчитался. В соответствии с обычаями траура по самому близкому человеку Давид разодрал одежды и весь остаток дня провел в посте и стенаниях, оплакивая Саула и его сыновей — прежде всего, разумеется, своего друга Ионафана. Вновь и вновь он осмысливал случившееся, восхищаясь мужеством и героизмом Саула и переживая его мученическую смерть.

— Ах, Саул, Саул, — восклицал он, по одному из преданий. — Вот тебе расплата за твое милосердие к амалекитянам: даже принять смерть ты должен был от их руки!

И хотя, если задуматься, этот амалекитянин оказал Саулу последнюю милость и избавил его от ненужных страданий, Давид не принял этих объяснений и на следующий день велел казнить амалекитянина:

«И сказал Давид ему: как не побоялся ты поднять руку свою, чтобы погубить помазанника Господа? И подозвал Давид одного из отроков, и сказал: подойди, убей его. И тот убил его, и он умер. И сказал ему Давид: кровь твоя да будет на твою голову, ты сам виноват в смерти своей, ибо уста твои свидетельствовали против тебя, когда ты сказал: «Я убил помазанника Господня!»…» (II Сам. 1:14–16).

Тогда же в порыве вдохновения он создал прекрасный и величественный реквием по Саулу и своему другу Ионафану, который с полным правом можно назвать одной из жемчужин мировой поэзии. И сегодня эти написанные три тысячи лет назад слова нельзя читать, не ощущая всей вложенной в них боли утраты; и сегодня еврейский народ повторяет их над телами своих павших героев, чувствуя, как вместе с горечью в них звучат и гордость, и восхищение их мужеством и силой их духа:

Краса твоя, о Израиль, поражена на высотах твоих!

Как пали сильные!

Не рассказывайте в Гефе,

Не возвещайте на улицах Аскалона,

Чтобы не радовались дочери филистимлян,

Чтобы не торжествовали дочери необрезанных…

…Саул и Ионафан, любезные и согласные в жизни своей,

Не разлучились и в смерти своей,

Быстрее орлов, сильнее львов они были.

Дочери израильские!

Плачьте о Сауле,

Который одевал вас в багряницу с украшениями

И доставлял на одежды ваши золотые уборы.

Как пали сильные на поле брани!

Сражен Ионафан на высотах твоих.

Скорблю о тебе, брат мой Ионафан:

Ты был очень дорог для меня;

Любовь твоя была для меня превыше любви женской!

Как пали сильные, погибло оружие бранное!

(II Сам. 1:19–27)

Разгром армии Саула вверг израильтян в отчаяние. Филистимляне хозяйничали в землях всех колен, обложив их население непомерной данью. Пожалуй, со времен Исхода из Египта евреи не были так унижены и порабощены, как в те дни. Единственное, что им оставалось, — это надежда, что у народа появится новый великий лидер, способный вернуть нации былую гордость и независимость, возродить только-только начавшую зарождаться при Сауле государственность.

Словом, народ ждал достойного преемника погибшего царя, которым по закону являлся Иевосфей — единственный оставшийся в живых сын Саула.