Царь Давид

Но у Давида, как уже говорилось, были и дочери, о чем упоминается совсем мельком (II Сам. 5:14). Судя по всему, царский гарем размещался в отдельном доме, и в нем же вплоть до того, как их отдадут замуж за какого-нибудь бойца царской гвардии, жили и многочисленные царевны.

Выходить за пределы гарема им позволялось лишь по особому разрешению, и при этом поверх белой нательной рубахи до пят, называвшейся «кутонет» (хитон), девушки носили полосатую рубаху, спускавшуюся почти до коленей и являвшуюся своеобразным символом их девственности. Библия донесла до нас имя только одной из дочерей Давида — Фамарь (Тамар), да и то в связи со страшной, вызывающей содрогание историей, произошедшей в стенах царского дворца.

Первенец Давида Амнон, считающийся, само собой, наследным принцем, неожиданно воспылал любовной страстью к своей сводной сестре — дочери Давида от гисурской принцессы Махи, красавице Фамарь. Мысли о Фамари, жажда обладать ее телом сводили Амнона с ума; любовные фантазии одолевали его днем и ночью, и ни о чем другом он был думать просто не в состоянии. При этом каким образом выманить Фамарь из царского гарема, устроить с ней свидание, не говоря уже о чем-то большем, Амнон не знал.

Измученный бессонницей, потерявший аппетит принц словно призрак бродил по царскому дворцу, пока на его состояние не обратил внимание Ионадав — племянник Давида, сын его родного брата Самая (Шимы). Понимая, что все его будущее зависит от того, насколько он окажется близок и полезен наследнику престола, Ионадав старался поддерживать добрые отношения со всеми любимыми сыновьями царя. Узнав, что Амнон «болен любовью», этот хитроумный молодой человек предложил ему план действий, который сработал именно так, как он и рассчитывал.

В один из дней Амнон, по совету кузена, притворился серьезно, едва ли не смертельно больным и слег в своем доме. В болезнь Амнона поверили — ведь, как было уже сказано, страсть к Фамари и в самом деле сказалась и на его внешности, и на поведении. Услышав о недомогании своего первенца, Давид поспешил навестить его, и на вопрос, есть ли у сына какие-то желания, которые он мог бы выполнить, Амнон ответил: «Пусть придет Тамар, сестра моя, и даст мне еды, и испечет при мне пару лепешек, и я поем из рук ее» (II Сам. 13:5).

Любопытно, что эта просьба отнюдь не показалась Давиду странной и подозрительной. Может быть — кто знает?! — потому, что Фамарь славилась в семье царя как искусная повариха. Царь поспешил исполнить желание старшего и, возможно, на тот момент любимого сына — велел Фамари направиться в дом к Амнону и приготовить ему еду.

Войдя в залу, где на кушетке лежал Амнон, Фамарь разожгла в жаровне огонь и на раскаленном железном листе приготовила напоминающие внешне русские блины необычайно вкусные лепешки — их и сегодня готовят прямо на глазах у покупателей арабские и друзские женщины на всех рынках Ближнего Востока. Однако, когда Фамарь поставила на поднос горку лепешек, Амнон вдруг заявил, что ему стало совсем плохо, он хочет перелечь в свою спальню и просит всех, кроме Фамарь, уйти. Слуги поспешили исполнить приказ принца, а Амнон попросил Фамарь подать ему лепешки в спальню, в кровать.

Думается, в этот момент девушка уже начала что-то подозревать, но, связанная указанием отца накормить брата, решила повиноваться. И в то самое мгновение, когда она поднесла к Амнону поднос с лепешками, принц притянул ее к себе и повалил на постель.

С этого момента, видимо, стоит процитировать библейский текст, так как в нем действительно важно каждое слово:

«И когда она подавала ему есть, он схватил ее и сказал ей: ложись со мною, сестра моя. Но она сказала: нет, брат мой, не принуждай меня, ибо не делается так в Исраэле; не делай этой мерзости. А я, куда денусь я с позором моим?! И ты, ты будешь как один из подлецов в Исраэле. А теперь поговори ты с царем, и он не возбранит мне стать твоею. Но он не хотел слушать слов ее и одолел ее, и изнасиловал ее, и лежал с нею. И возненавидел ее Амнон чрезвычайною ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какою любил ее, и сказал ей Амнон: встань, уйди! И сказала она ему: нет, ибо это зло — прогнать меня — больше того, которое ты сделал со мною раньше. Но он не хотел слушать ее. И позвал отрока, служителя своего, и сказал: прогони-ка эту от меня вон и запри дверь за нею. А на ней был разноцветный кутонэт, ибо такое платье носили царские дочери-девицы. И вывел ее слуга его вон, и запер за ней дверь. И взяла Тамар пеплу, и посыпала голову свою, а разноцветный кутонэт, который на ней, разодрала, и положила она руку на голову свою, и пошла, рыдая. И сказал ей Авшалом, брат ее: не Амнон ли, брат твой, был с тобою? — А теперь, сестра моя; он — брат твой, не принимай этого близко к сердцу. И жила Тамар в одиночестве в доме Авшалома, брата своего. И услышал обо всем этом царь Давид, и очень разгневался. И не говорил Авшалом Амнону ни худого, ни доброго, ибо возненавидел Авшалом Амнона за то, что он обесчестил Тамар, сестру его» (II Сам. 13:11–21).