Царь Борис, прозваньем Годунов

И относительно стены никакого преувеличения нет, в Москве их, благодаренье Богу и стараниям Бориса Годунова, целых несколько поясов с немногими воротами, охранять легко — мышь не прошмыгнет! Мышь-то, может быть, и не прошмыгнет, но слухи — субстанция эфемерная, она-то всюду просочится. Слухи были, и, как обычно, на любой вкус. Начиная с того, что там, где проходил новоявленный и самозваный царь, немедленно начинали течь молочные реки в кисельных берегах, до того, что в тех же самых местах начинали течь кровавые реки посреди курганов из голов человеческих. Я уж потом догадался, а точнее, узнал доподлинно, что самые гнусные слухи исходили непосредственно из головы или другой части тела Семена Годунова, так он надеялся отвратить народ московский от измены. Что при этом он доносил царю, мне неизвестно, думаю, что нечто совсем противоположное, потому что Федор во все эти томительные дни сохранял удивительное спокойствие. Боярам же Семен Годунов не доносил вообще ничего, подозревая их всех без изъятия в заговоре.

Так что слухи не могли удовлетворить моего любопытства и я пошел на поклон к Семену Годунову, попросил его показать мне официальные и тайные донесения, которые стекались к нему с разных концов страны. Возмущенную гордость я смирил напоминанием, что в свое время, в ситуации, не менее критической и безвыходной, ходил же я на поклон к Малюте Скуратову — хрен редьки не слаще! Семен Годунов долго сверлил меня своими маленькими глазками, выискивая на моем чистосердечном лице злодейскую мету, но отказать не посмел.

Так, соединяя слухи и донесения, читая, по русскому обыкновению, между строк и прозревая сердцем, я составил себе картину происходящего. Много странного находил я в войне, что велась при царе Борисе, еще больше странностей обнаружил я сейчас, когда самозваный царь вновь двинулся на завоевание огромной державы.

Начну с того, что двинулся он далеко не сразу. Казалось бы, известие о смерти его противника, царя Бориса, должно было подвигнуть Самозванца на немедленный бросок вперед, неизбежная неразбериха междуцарствия давала ему надежду если не на полный, то на значительный успех. Он же оставался в Путивле и продолжал писать письма и воззвания. Некоторые говорили потом, что он ждал подхода отряда польских жолнеров. Нужны ему были эти триста сабель!

Пребывал он в Путивле почти месяц, пока к нему не прибыло многолюдное посольство во главе с князем Иваном Васильевичем Голицыным с известием о провозглашении его царем всея Руси. В знак покорности они сложили к ногам нового царя царский стяг, что реял над войском под Кромами, и бросили связанного воеводу Ивана Годунова. Интересный момент: принимал Самозванец посольство, сидя на некоем подобии трона в большой изукрашенной палате в окружении бояр своих, князей-изменников. Я так думаю, что Самозванец был заранее извещен заговорщиками, скажем прямо — Романовыми, о всех деталях плана сразу после смерти царя Бориса, а быть может, и до. Потому и ждал, и даже трон с палатой тронной, как видим, подготовил.

Лишь после свершившегося бунта и прибытия посольства двинулся Самозванец к Кромам, чтобы приветствовать героических защитников крепости и возглавить склонившееся к его ногам войско. Он должен был торжествовать — с такой силой великою его победа была предрешена. Но что он делает?! Благодарит ратников, что отдались зову сердца, обещает всех наградить щедро после своего воцарения в Москве, сетует, что из-за неразумности царя Бориса и бояр его вынуждены они были полгода провести в холоде и лишениях, и — распускает войско по домам! Решение это было встречено таким единодушным криком восторга, как будто каждого червонцем пожаловали. «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» — продолжали кричать ратники, разъезжаясь по своим уездам и разнося всюду весть о благом царе.

Более того, Самозванец удалил от себя и значительную часть собственных войск, сидевших с ним в Путивле, особенно заметно сократив число запорожских казаков, отличавшихся буйным нравом. Осталось при нем лишь около шестисот поляков, тысяча детей боярских из южных уездов, казаки атамана Корелы, несколько сотен запорожцев да стрельцы из московских полков, но те не на войну шли, а, можно сказать, домой возвращались.