Царь Борис и Дмитрий Самозванец

После аудиенции Годунов запросил царя и думу, следует ли ему ответить на обращение австрийцев. Боярская дума подтвердила принятое годом ранее решение, санкционировавшее право Годунова на самостоятельные сношения с окрестными государствами. 7 августа 1588 г. царь Федор приговорил «с бояры», что Б. Ф. Годунову в Крым «грамоты писати пригоже, то его царскому имени к чести и к прибавлению»⁶. Приговоры 1588 и 1589 гг. установили круг «великих государей», с которыми мог поддерживать переписку Борис. В числе их значились «цесарь и шпанский король» (австрийские и испанские Габсбурги), английская королева Елизавета, персидский шах, бухарский эмир и крымский хан. «Против их грамот, — гласил приговор, — от конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова — писати грамоты в Посольском приказе», и все его «ссылки» с теми великими государями заносить в посольские книги с государевыми грамотами⁷. Примечательно, что Борису не дозволялось вести личную переписку лишь со Швецией и Речью Посполитой, стоявшими в то время на пороге войны с Россией.

Решение Боярской думы по поводу внешнеполитический сношений Бориса подтверждало его значение в качестве фактического главы правительства.

Борис давно добивался титула «высшего содержателя всего царства» — соправителя царя. Но его претензии не находили сочувствия в думе и Посольском приказе. В 1590–1591 гг. австрийский посол направил две грамоты на имя Годунова. Титул Бориса был переведен польскими дьяками следующим образом: «… многомужнему пану Борису Федоровичу», великого государя «шурину и навышнему справце всех великих государств»⁸. Во второй грамоте тот же титул выглядел иначе: «Тому пресветлому и высокородному государю Борису Федоровичу, вельможнейшего государя… шурину и навышнему здержателю и наместнику царств Казанского и астраханского»⁹. Судя по стилю, первый перевод принадлежал толмачу Посольского приказа шляхтичу Я. Заборовскому, доверенному лицу Годунова¹⁰. Второй перевод осуществили помощники А. Я. Щелкалова, отнесшие титул «содержателя» (правителя) не ко всем царствам Великой России, а только к Казанскому и Астраханскому царствам.

Как бы ни величали Бориса иноземные дворы, Посольский приказ в своих документах строго, без малейших отклонений, придерживался его официального титула¹¹. Однако внешнеполитические успехи и изгнание из Боярской думы открытых противников правителя изменили ситуацию. По случаю отражения Крымской орды от стен Москвы Борис был введен в ранг царского слуги. Царские дипломаты за рубежом так разъясняли значение этого титула: «То имя честнее всех бояр, а дается то имя от государя за многие службы». Со времени Ивана III только три лица удостоились этого титула: князь С. И. Ряполовский и двое удельных князей Воротынских. Согласно заявлению Посольского приказа, Борис получил титул слуги «за многие его службы и землестроенья и за летошний царев (ханский. — Р. С.) приход»¹².

Хотя Борису удалось объединить два высших боярских чина — конюшего и слуги, знать по-прежнему не считала его ровней себе. Во время татарского нашествия в 1591 г. царь адресовал указы в армию боярам Ф. И. Мстиславскому и Б. Ф. Годунову с товарищами. Но главные воеводы заявили протест против предоставления правителю такого местнического преимущества. Они настаивали на том, чтобы донесения царю шли от имени Мстиславского «с товарыщи», без упоминания имени Бориса «глухо»¹³. За подобную строптивость Федор наложил на бояр словесную опалу. На большее он был неспособен. Претензии Годуновых не нашли поддержки даже у ближайших их соратников по дворовой службе — князей Трубецких, которые сами не могли претендовать на первые места. Боярин Ф. М. Трубецкой заместничал с Годуновыми в период войны со шведами в 1592 г., за что после возвращения в Москву был посажен под домашний арест¹⁴.

Отставка А. Я. Щелкалова окончательно упрочила единоличную власть Бориса Годунова. Никто не мог более противиться его домогательствам. Новый «печатник» В. Я. Щелкалов в феврале 1595 г., во время аудиенции в Кремле в честь персидских послов, обнародовал окончательный титул Бориса: «По милосердию бог ему, государю (царю Федору. — Р. С.), дал такова ж дородна и разумна шюрина и правителя, слугу и конюшего боярина, и дворового воеводу, и содержателя великих государств царства Казанского и Астраханского Бориса Федоровича»¹⁵.

Титул правителя не имел прецедента в Русской истории. Никто до Бориса не смел назвать себя правителем при московских «самодержцах». Даже знаменитый Адашев, пользовавшийся громадным влиянием при молодом Грозном, не помышлял о нем. Смысл громких и звучных титулов Годунова был понятен всем, хотя он объявил себя соправителем царя, но Федор Иванович был у него в полном послушании.