Царь Борис и Дмитрий Самозванец

Самозванец вызвал М. Ф. Нагого в Москву и дал ему чин боярина конюшего. Братья Андрей, Михаил и Афанасий Александровичи Нагие, а также Григорий Федорович Нагой стали боярами и заняли в думе высокое положение. В Разрядных записях отмечено, что самозванец «подовал им боярство и вотчины великие и дворы Годуновых и з животы»⁹⁹. Нагие лучше всех других знали, что царевич Дмитрий мертв. Но они охотно «вызнали» в Отрепьеве внучатого племянника, открыв себе путь к почестям и богатствам.

Отрепьев распорядился вернуть в Москву уцелевших Романовых и Черкасских. В свое время он служил в свите у окольничего М. Н. Романова, а затем у боярина Б. К. Черкасского. Оба умерли в ссылке, и бывший кабальный слуга не опасался разоблачения. Монах поневоле, Филарет Романов был вызван в столицу из Антониева Сийского монастыря. Его жена Мария Шестова с сыном Михаилом приехали в столицу из своей вотчины. Будучи в монастыре, Филарет не оставлял надежд на возвращение в мир. От странников-богомольцев он знал об успехах самозванца и уже в начале февраля 1605 г. грозил посохом своим тюремщикам-монахам, говоря: «…увидят они, каков он вперед будет». Филарет перестал жить «по монастырскому чину», часто смеялся «неведомо чему» и постоянно вспоминал «про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в миру жил»¹⁰⁰.

По словам архиепископа Арсения, самозванец будто бы намеревался вернуть Федора Романова в Боярскую думу. Через греков Игнатия и Арсения и «синод» он якобы передал Филарету необычное предложение: сложить с себя монашескую одежду, надетую на него силой, вернуться в мир и принять жену¹⁰¹. Арсений закончил мемуары в то самое время, когда отец царя Михаила Романова вернулся из Польши в Москву. Рассказ Арсения имел очевидной целью прославить подвиг Филарета. Сообщив об отказе Филарета вернуться в мир, Арсений без всякой паузы замечает, что «царь» и патриарх снова пригласили Романова и посвятили его в сан ростовского митрополита. Однако известно, что Филарет получил сан митрополита лишь в мае 1606 г.¹⁰².

Опала царя Бориса сокрушила Романовых и отняла у них надежду занять трон. Из старших Романовых уцелел, кроме Филарета, один Иван Никитич. Самозванец пожаловал ему боярство, но отвел в думе одно из последних мест. Отношение Отрепьева к Романовым ничем не отличалось от его отношения к другим опальным. Находясь в Туле, он приказал вернуть из ссылки всех Головиных. Казначей Петр Головин кончил дни в тюрьме в правление Бориса. Его сына В. П. Головина держали на воеводстве в Сибири, а затем в Уржуме. Лжедмитрий вызвал В. П. Головина в столицу вместе с его братом П. Головиным и сделал их окольничьими. Тот же чин получил опальный дьяк В. Я. Щелкалов¹⁰³.

При царе Борисе наибольшим влиянием в думе пользовались Годуновы и Шуйские. Обе эти группировки были разгромлены и удалены из столицы. Думу пополнили «воровские» бояре, получившие чин в Путивле, а также опальные бояре и дворяне. Обновив состав Боярской думы, Лжедмитрий добился послушания бояр и стал готовиться к коронации.

Самозванец пожелал дождаться возвращения в Москву старицы Марфы Нагой. Его расчет был безошибочным. Признание со стороны мнимой матери должно было покончить с сомнениями тех, кто все еще не уверовал в его царское происхождение.

Сохранилось предание, что из Москвы Лжедмитрий «наперед» послал на Белоозеро в монастырь к Нагой «постельничего своего Семена Шапкина, чтоб его назвала сыном своим царевичем Дмитрием… да и грозить ей велел: не скажет — и быть ей убитой». Никто не знает, о чем говорили между собой опальная вдова Грозного и ее родственник Шапкин. «Тово же убо не ведяше никто же, — писал автор «Нового летописца», — яко страха ли ради смертнаво, или для своего хотения назва себе ево, Гришку, прямым сыном своим, цареничем Дмитрием»¹⁰⁴.

Однако совершенно очевидно, что Шапкину достаточно было поговорить с опальной монашкой по-родственному. Обещания неслыханных милостей подействовали на вдову сильнее любых угроз. После убийства самозванца Нагая, спасая свое доброе имя, объявила, будто Отрепьев ее «устрашил смертью»: «…коли он с ней говорил, и он ее заклял и под смертью приказал, чтоб она того никому не сказывала»¹⁰⁵.