Царь Аттолии (ЛП)

Костис закрыл глаза, потрясенный. Царь не желал лежать на смертном одре с чувством собственного достоинства. Придворные и даже помощники врача с трудом удерживались от смеха, а Евгенидис наслаждался каждым мгновением своего успеха. Губы царицы дрогнули.

— Я очень извиняюсь, — беспомощно сказал врач.

— Прекрати извиняться и поспеши.

— Ваше Величество, я… — казалось, Петрус сейчас заплачет.

Орнон решительно вступился за врача:

— Ваше Величество, вы мешаете врачу.

Посол придвинулся ближе к кровати и уперся в царя злобным взглядом. Евгенидис отвернулся.

— Ну, хорошо, — сказал он, надувшись. — Скажите ему, пусть ни в чем себе не отказывает.

Он вздохнул и с раздражением откинулся на подушку. Орнон ободряюще похлопал врача по плечу и отошел. Петрус снова склонился над раной. Царь сделал страдальческое лицо, но молчал. Врач мгновение смотрел на него в изумлении, но вернулся к своей работе, желая закончить, пока у Его Величества не пройдет желание лечиться.

Царь лежал неподвижно, не издавая ни звука. Когда Петрус в первый раз вонзил в него иглу, царь глубоко вдохнул воздух и задержал его в легких. Медленно досчитав до десяти, он тихо выдохнул и вдохнул снова.

Между Костисом и царицей стояло три человека. Он одним махом сбил их, как кегли, и упал на колени как раз вовремя, чтобы подхватить царицу, когда она рухнула в его распростертые объятия.

Краем глаза он заметил, как она побелела и пошатнулась, и понял, что она теряет сознание, но не успел сделать ничего, разве только поймать ее.

— Царица! — с тревогой в голосе крикнул кто-то, и царь на кровати заревел, как дикий зверь, попавший в ловушку.

Он попытался сесть, но люди вокруг удерживали его. Евгенидис рвался изо всех сил. Кто-то отшатнулся в сторону, задетый острым крюком. Кто-то, менее чувствительный, пытался прижать к кровати другую руку царя, но испугался, взглянув ему в лицо.

— Мои швы, мои швы! — кричал врач.

— Ваше Величество, Ваше Величество!

— К черту твои стежки, — рычал царь. — Пустите меня.

Почти освободившись, он сел на кровати, но еще больше людей навалилось на него, прижимая к подушкам. Все вокруг кричали. Кто-то упал на край постели, удерживая дрыгающиеся царские ноги. Врач опять закричал, что вся его работа сейчас пропадет.

Костис не предвидел для себя ничего хорошего, если ему придется вступить в ближний бой. Он наблюдал, как Орнон шагнул вперед, схватил одного из борющихся людей за волосы и резко дернул его назад. Человек сел на пол, а Орнон вступил в освободившееся пространство у царской постели. Он положил ладонь с широко растопыренными пальцами на царский лоб и с усилием уложил Евгенидиса на подушку. Не отрывая руки от лица царя, он наклонился и заорал прямо ему в ухо:

— С царицей все в порядке!

Евгенидис затих. Люди вокруг кровати замерли.

— Ирина? — Позвал царь.

— Она упала в обморок. Вот и все, — сказал Орнон уже тише. — Здесь много крови. Она женщина и расстроилась. Это нормальная реакция.

Костис посмотрел на женщину в своих объятиях. У нее было имя. Ее звали Ирина. Он никогда не думал, что у нее может быть какое-то имя кроме Аттолии, но, конечно, она тоже была человеком до того, как стать царицей. Держа ее на руках, он с удивлением почувствовал, что она может оказаться не просто человеком, но и женщиной. Костису вдруг стало невыносимо неловко, и он вздохнул с облегчением, когда Иларион поднял ее на руки и понес в комнату телохранителей. Ее служанки поспешили за ней, кудахча на ходу, словно стая встревоженных кур.

Костис поднялся на ноги.

Евгенидис беспокойно крутился на кровати.

— Расстроилась при виде крови? — спросил он. — Только не моя жена, Орнон.

— Вашей крови, — заметил посол.

Евгенидис посмотрел на свой крюк и перестал спорить.

— Да, — сказал он.

Казалось, он погрузился в воспоминания. В комнате было тихо. Костис неожиданно для самого себя пришел к новому взгляду на царицу и царя. Он знал, что со всеми остальными происходит то же самое. За исключением, пожалуй, одного врача, который держал иглу с нитью в поднятой руке и с нетерпением ждал разрешения продолжить свое занятие.

— Приступай, — сказал царь.

Казалось, он вряд ли заметил вонзившуюся в его тело иглу. Он смотрел в сторону двери на царицу, но говорил, обращаясь к послу Эддиса.

— Думаю, Орнон, в дальнейшем я буду слушаться моего врача.

Глава 10

— Ваше Величество, — прошептал Костис.

Евгенидис открыл глаза и повернул голову на подушке. Костис стоял на коленях возле кровати. В комнате было темно, лишь узкая полоса света падала из приоткрытой двери в комнату охраны, где стояли на посту бдительные гвардейцы. Они позволили Костису беспрепятственно войти в спальню царя, словно он был прозрачным. Они знали, зачем он здесь.

Царь моргнул.

— Ваше Величество, простите, что разбудил вас, но думаю, что только вы сможете помочь.

— Который час? — хрипло спросил царь.

— Час собаки, час до рассвета.

— Да уж, — пробормотал царь. — Ох, рано встает охрана…

— Ваше Величество, она прикажет казнить их всех.

— Всех, это кого? — его глаза блестели от лихорадки.