Ключевым событием царствования Алексея Михайловича является Раскол, вызванный политикой исправления богослужебных книг и некоторой унификацией церковных обрядов. Сами по себе поводы для столь глубокого и непримиримого противостояния между приверженцами старых норм и представителями реформаторского крыла Русской Церкви по прошествии веков кажутся довольно незначительными, можно даже сказать, «пустяшными». Но так может видеться только из исторического далека.
В реальных обстоятельствах времени и места все, что касалось обряда, а в широком смысле и Церкви — признавалось подавляющим большинством русских делом первостепенной важности. Раскол — свидетельство полноты и всеохватности религиозного чувства, владевшего православными людьми в том веке, когда закон государственный и закон сакральный существовали в неразрывной смысловой гармонии, что и делало Русь-Московию Государством-Церковью.
Фигура Патриарха Никона (Минова, 1606–1681, Патриарх — 1652–1666) является одной из знаковых в Русской истории. Однако не столько он сам привлекает несколько веков пристальное внимание всех, кто интересуется историей и судьбой России. Особое значение всегда придавали не самой по себе личности шестого русского Патриарха, сколько той напряженной и драматической коллизии, сложившейся в середине XVII века. Именно тогда, впервые в Русской истории, возникло острое противостояние между двумя «устроениями Божиими»: Царством и Священством. Если придерживаться точной фактографии, то уместней все-таки говорить в первую очередь о «несогласиях» между двумя личностями: Царя и Патриарха [55].
Можно назвать и еще один предыдущий исторический эпизод, когда нечто подобное имело место: история с Митрополитом Московским и всея Руси Филиппом (Колычевым, 1507–1569), подвергшим публичной критике некоторые аспекты государственной политики Первого Царя — Иоанна Г розного и соборным волеизъявлением исторгнутым из сана в ноябре 1568 года. Именно при Никоне произошла нарочитая политическая актуализация истории с Филиппом, который виделся Никону «назидательной» иллюстрацией «неправедности» действий Царской власти. Это должно было служить «неопровержимым» подтверждением базовому никоновскому мировоззренческому тезису: «мирская власть да преклонится пред властью священнической».
Вся история с Патриархом Никоном, история его возвышения и падения вольно или невольно, но поднимает огромные смысловые пласты всей христианской истории, неразрывно связанной с базисной проблемой взаимоотношения Церкви и Государства. В нынешнее время данная коллизия трактуется линейно и упрощенно; в общественном сознании доминирует примат «параллельного» существования двух институций. Торжествует антихристианская идея формальных «прав личности», исходя из которой отдельному человеку («индивидууму») предоставляется суверенная свобода в «выборе исповедания», а государство занимает внешнюю и равноудаленную позицию по отношению всех конфессий.
Со времени зарождения Реформации и складывания в Западной, Центральной и Северной Европе «протестантских церквей», т. е. с XVI века, тезис об «отделении Церкви от государства» получил в указанных регионах широкое распространение, вошел в политическую практику, став фактом исторической действительности. Национальные церкви конституированы «корпорациями публичного права», признаются только одним из государственных институтов, главой которых законодательным нормативом провозглашался верховный правитель государства. В подобных случаях мир человеко-божеский начинал доминировать над миром Бого-человеческим.
Подобные тенденции можно встретить и в современной православной литературе. Когда ученый-богослов пишет, что «Церковь и государство имеют отдельные сферы действия, свои особые средства и в принципе независимы друг друга» [56], то подобный тезис можно принять лишь применительно к атеистическим и протестантским государство-образованиям. Уместно пояснить, что «сферой деятельности» Православия является человек, человеческой мир во всех его измерениях, что уже само по себе исключает какую-то политико-социальную самоизоляцию Церкви, как и ее пресловутую «независимость».
В эпохи, когда христианское государствоустроение имело универсальное и предметное воплощение, все выглядело и трактовалось совершенно иначе. Это принципиальное различие надо ясно осознавать и недвусмысленно обозначать, чтобы понять реальную временную ситуацию и избежать пошлой модернизации, когда людям XV, XVI, XVII, как, впрочем, и других веков, приписывают мысли, побуждения, восприятия и реакции, свойственные эпохе позитивизма, рационализма и атеизма.