— Мишка! — рассмеялся Вайткус. — Ну, а как же еще? Знаешь, терпеть не могу бессребреников — они, как правило, бездельники. Пойдем, погуляем? Я давненько хотел в Берлине побывать, а тут Дитер этот… Марте моей рассказал, а она мне: «Езжай, и не думай! Вдруг мальчику помощь нужна?» Етто она не о Дитере — о тебе… Тем более, сейчас етто проще — ОВИР не нужен, если в страну СЭВ. Я — сюда… На Маркуса вышел, так он не отпирался, обрадовался даже…
— Ромуальдыч, — улыбнулся я, — а, вообще, есть люди, с которыми ты не знаком? Наверное, эти незнакомцы прячутся где-то в джунглях Экваториальной Африки? М-м?
— Кроме Конго! — расхохотался Вайткус. — Есть там у меня пара дружков!
Мы не спеша зашагали в зыбкой тени деревьев. Они выстроились в два ряда — летом тут не тротуар, а настоящая парковая аллея.
— Вы жили в Берлине? — бросил я наугад.
— Служил здесь, — усмехнулся Ромуальдыч. — С тридцать восьмого.
— Как штандартенфюрер Штирлиц? — ляпнул я.
— Как оберштурмбанфюрер Войтке.
— Арсений Ромуальдович… — забормотал я потрясенно. — И вы молчали?
— С тобой на пару, Миша! — беглая улыбка скользнула по губам Вайткуса. — С моих подвигов пока не снята секретность. А с твоих… хм… думаю, гриф «Особая папка»[2]и не снимут никогда. Миша… — он посерьезнел. — Тебе было плохо там, в будущем?
— Да как вам сказать… — не хотелось, чтобы Ромуальдыч зачислил меня в отряд тех, кто с жиру бесится. — Материально я не нуждался, хотя миллионов не нажил. В магазинах всего полно, но натуральных продуктов фиг найдешь, сплошь эрзацы. Да и не в этом дело. Угнетала антисоветчина. Коммунисты плохие, пионеры и комсомольцы — придурки, совок — отстой… А то, что кучка воротил разграбила народное хозяйство — это ничего, это нормально! Знаете, читал в школе Ефремова и не понимал, что такое инфернальность. А как пожил при «воровском капитализме» — сразу осознал! Но большинство привыкло. Освоилось. Да нет, в России-то еще жить можно, и президент нормальный…
Я рассказывал, Вайткус мрачнел, а когда мой рассказ угас, он болезненно сморщился.
— Жаль, что мне скоро шестьдесят шесть брякнет! Хотя… Мозги варят пока, и сила в руках есть, и глаз зорок. А то ведь… — он вздохнул. — Рано я, выходит, на пенсию подался. Работы — море! Не дай бог, опять в такое же будущее вляпаемся!
— Все течет, все изменяется, — хмыкнул я, пародируя Гераклита. — В одно и то же дерьмо не ступишь дважды. Правда, перемены заметны лишь одному мне, вам просто не с чем сравнивать. Вопрос: успеют ли они набрать инерцию, чтобы стать необратимыми? Ну-у… Тут уж… — я неуклюже махнул сумкой. — Вы мне лучше о своих секретных подвигах расскажите! А то мне эта «реал политик» надоела хуже горькой редьки!