Трупоукладчик

Нет, такого Александрова не помнит. Наверное, был, если я так утверждаю. Но чтобы сознательно залечить своего человека… Может быть, какая-то нелепая случайность, медицинская ошибка, передозировка вакцины, да мало ли чего? Когда это все было?.. Зачем ворошить прошлое?

И действительно, зачем? И почему кто-то должен помнить какого-то дипломатишку Александрова, загнувшегося от гнуса? Когда старушка смерть выкашивала целые огромные туземные поселения. И негроидов складывали в известковые ямы, как хворост, почерневший на обжигающем блатном шарике.

— А не помните, как вас называли в посольстве? — поинтересовался я. Прозвище? Кликуха там?

— Как же не помнить? — хохотнул. — Тогда я по документам… как Латынин… Поменяли Латкина-то… Чтобы ЦРУ не догадалось, ага. И в самое пекло. А там, в посольстве, очень даже симпатичная курочка… Сейчас вспомню-вспомню… Лия… Лилия… Вот!.. — Плотоядно облизнулся. — Такая. Очень даже недурственная. Вот с такой… э-э-э фигурой, да. — Руками обрисовал образ наяды. — Первая леди, так сказать. Муж у неё был первым атташе или как там… Все по делам-делам, мы тогда ставку на этих чернопопых… Ну да ладно!.. А я тогда был в самой что ни на есть боевой форме. И поимели мы симпатию. В сорок градусов. В тени. Вспомнишь вздрогнешь… — И мечтательно закатил глаза к небесам.

— И что дальше? — вернул я его на землю.

— А что дальше? Муж… как же его… имя такое… нафталинное…

— Фаддей?..

— Во! Про это дельце прознал. А как не прознать, когда стенки из спичек, а дама орет на всю Африку. От страсти-с… Как орала, ооо!.. — И снова замечтался.

Я несколько притомился от воспоминаний о любовных похождениях молодого эскулапа на далеком континенте. И напомнил о сути вопроса.

— Ну, Фаддей тихий скандалец супруге, мол, так и так, позор, а та опять орать, мол, он, в смысле я, рыцарь без страха и упрека, у него, в смысле у меня, копье и доспехи… Ого-го!..

— И что?

— Ну, пригрозила, что бросит его одного в черножопой дыре, если будет вмешиваться в её личную жизнь… И все, Фаддей треснул.

— А что с прозвищем?

— Так и пошло — Рыцарь с копьем, — сделал неприличный жест руками. Доспехов, ещё что-то. Веселенькое времечко было. Я потом негритяночек вкусил. Ооо! Это что-то! Темперамент, как у чумы. Никогда с черненькими не кувыркался?

— Нет, — заскрежетал я зубами. — Значит, все это помните, а?..

— Милый! — вскричал мой собеседник. — Я лучше подыхать буду с этим, чем вспоминать трупную кашу в цинковых гробах. Понимаю, тебе нужен крайний. Я — крайний. Если батя там был в это время… значит, помер на моих руках… Ну не помню я его. Такая у нас профессия. Еще с института. Трупы потрошили в моргах, как кур. Учились, так сказать, на практике. А притомишься знаниями, бутылочку водочки или спиртику да бутербродик на зубок. И порядок.

Я поднялся — о чем ещё можно говорить с потрошителем человеческих тушек? Хотя это тоже позиция — помнить лишь то, что приятно помнить. И верно: вспоминать жирноватые лебяжьи ляжки и собственное копье меж ними. На смертном одре. Что может быть милее?

— А вы, как я понимаю, встречались с Фаддеем… Как его там по батюшке? — задали мне вопрос на прощание.

— Было дело, — признался я. — Встречался. И не только с ним.

— С супругой, — по тону догадался Доспехов. — Как она, Лилия? Еще в соку? Ох, любительница. Ротик пламенный. А язычок — стручок перчика.

Тьфу ты, плюнул я в сердцах, тиснул бы тебе черт этот стручок в одно интересное место, откуда чупчапчи выклевываются попить молочка.

У двери профессор Латкин попридержал меня за локоток; затоптался, едва не наступив на котенка предрассветного февральского окраса.

— Да, что ещё помню. Лилия, блядь, рога мне… вот такие, — растопырил пятерню над лбом.

Я нервно дернул дверь, перекормленный воспоминаниями о прекрасном и любвеобильном прошлом.

— Да погоди ты! — выказал неудовольствие Рыцарь шприца. — Я к чему?.. Комиссия в то времечко приехала. С инспекцией. Как бы. По медицинской части. Один такой — руководитель. Себя носил. Перед ними Фаддей ох уж лебезил. А уж Лилия как стелилась, стервь! И с ним такой… шестерка, так?

— И что?

— Я ж говорю: вроде как проверяли нас. А сами — ни дум-дум, акушеры. И фамилия-то этого руководителя… такая обыкновенная… Ну, как Иванов. Мне Лилия тогда все уши прожужжала. Как же его, черт! Из ГБ он был, точно. Я вашего брата за версту чую.

Я прекратил дергать дверь и рваться на свободу.

— И что они проверяли?

— Да больше Лилию, — хохотнул. — Инспекция, одним словом. Фаддей страху натерпелся. А зря: женушка весь удар в себя приняла. Ох, сука, я по ней тоже было усох, а потом на негритяночек. За бусы — такой фейерверк!.. Фрр!..

Я наконец открыл дверь, понимая, что ещё немного — и пристрелю любителя африканских сафари. И ничего мне за это не будет. Матерясь, я поспешил прочь. Вопль таки нагнал меня у лифта:

— А котенок не требуется? Добрый кот будет, как лев!.. Из Африки, мать её так!

В ответ я хрястнул металлической дверью кабины и рухнул вниз. На среднерусскую равнину. Под родное солнышко. Сел в теплую, как отмель, машину и задумался.