Труп на балетной сцене

— И Грег Флитвуд, и Виктория Вэлланкур… Викторин, — поправился Мюррей. — Джульет, я владею информацией, будь спокойна. Я попросил Янча направить мне видеозапись того, как танцевал Антон. Он был бесподобен. И если кто-то его убрал, я хочу разобраться, в чем дело.

Джульет подняла глаза — Мюррей дружески улыбался. И до нее, хоть и запоздало, дошло: все, что делал детектив в связи со смертью Антона Мора — отдавал на анализы колу, проверял отпечатки пальцев, допрашивал танцовщиков, искал продавца наркотиков и выяснял массу других обстоятельств, — все исключительно потому, что она, Джульет, сказала, что Антон (которого она, впрочем, едва знала) не стал бы рисковать прогоном и принимать наркотик. Вряд ли другой офицер нью-йоркской полиции предпринял бы и десятую часть того, что сделал Мюррей. А еще он сказал, что продолжает расследование.

— Извини, — покаянно пробормотала Джульет. — Я ценю твою работу.

— Ты мой девиз знаешь, — ослепительно улыбнулся Лэндис. — «Обходительность. Профессионализм. Уважение».

Но через два дня, хотя после смерти Антона не прошло еще и недели, полицейское расследование было прекращено. Всех возможных свидетелей допросили. Никто ничего не видел. Учитывая психическое состояние усопшего (как его упорно называл во время последнего визита вежливости к Джульет напарник Мюррея Фейлз), были все основания заключить, что Мор сам подмешал в напиток наркотик, в результате чего произошел несчастный случай. Он бурно жил и оступился. Рисковал, но не рассчитал. Судебно-медицинский эксперт сделал официальное заключение — несчастный случай. Дело было закрыто.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Создание произведения искусства (или даже искусной поделки) обычно сопровождается такими приступами отчаяния, вдохновения, разочарования, смущения, страха, величия и нервного истощения, что на такие же усилия люди отваживаются только ради воспитания ребенка. Молодежь часто устойчиво увязывает в сознании искусство с безумием и даже предвкушает это состояние, хотя вряд ли кто-нибудь решился бы назвать безумие забавой.

Как и с ребенком, в искусстве все начинается с великих надежд; они начинают меркнуть, когда пути назад уже нет. И счастлив тот художник, которому не суждено возненавидеть или испугаться творения рук своих. Даже посредственная пьеса, полотно, фильм или симфония — это мучительный вызов их создателю. Хотя закон средних арифметических гласит, что больше сердец переживают именно за посредственность, чем за шедевр.

В этой связи особенно опасно тщеславие (так чтимое советчиками и консультантами администрации). Скромный художник может подчас удивить себя результатом, намного превышающим его ожидания, а великие амбиции порождают великую борьбу. Тот, кого пленило желание реализовать идеальный образ, живет на таком надрыве, что семейные отношения, любовь, финансовые обязательства, просто доброта и даже мораль отступают на второй план.

Джульет не появлялась в студии Янча целую неделю, пока не почувствовала, что достаточно продвинулась с «Лондонской кадрилью» и имеет право наведаться к подруге. Теперь она была довольна своей рукописью: возникла совершенно неожиданная глава, в которой Фицрой Кавендиш, надеясь разжечь страсть в Кэролин Кастингэм, вызывает на бой профессионального боксера, но его мужество оборачивается переломанным носом, к которому маменька героя прикладывает холодные компрессы, чтобы спала опухоль.

Появившись в субботу в студии Янча, Джульет сразу заметила, что за истекшую неделю Рут тоже добилась значительных успехов. Но и цену заплатила немалую — это заметно было и по ее лицу, и по фигурам танцовщиков. Несколько мужчин подвязали себе поясницы: широкие эластичные ленты облегчали нагрузки на позвоночник. Врач и массажист работали на полную катушку — чинили неполадки, успокаивали и восстанавливали подвижность исполнителей «Больших надежд». Куривший «Мальборо» у пожарного выхода массажист признался Джульет, что ни в каком другом проекте не случалось столько растяжений шейных мышц.

Лица большинства танцовщиков сделались мрачнее. Отчасти это объяснялось характером музыки, которая, следуя за перипетиями повествования, стала аритмичной (Рут добралась до того момента, когда Пип прибывает в Лондон, становится снобом и неожиданно узнает, кто его благодетель), танцевать под эту музыку было намного труднее. А отчасти тем, что в труппе горевали по Антону Мору. Обычно аккуратная до педантизма Викторин явилась небрежно причесанной, пучок сбился на сторону, лицо изможденное. Еще одно характерное изменение — мрачный взгляд самой Рут. Близился срок сдачи постановки, и она боялась — нет, не просто боялась, буквально приходила в ужас от мысли, что все ее усилия могут пойти прахом. И хотя старалась держать свои страхи при себе, чувствительные к мимике танцовщики не могли не ощутить настроение хореографа.