Труп на балетной сцене

Пока гости подкреплялись, труппа ждала: кордебалет у дальней стены, солисты и звезды по сторонам. Никому из них не пришлось напоминать, что им следует воздержаться от закусок, — ни один танцовщик даже не приблизился к буфету. Они вели себя как обычно на репетиции в свободные минуты — разминали и растирали мышцы, пробовали исполнить фрагменты и детали постановки, подкалывали друг друга и обменивались замечаниями по поводу трудных па. Джульет заметила, что Тери Малоун — на ней были красные колготы и потрясающее белое трико — устроилась в нескольких шагах от рояля и вроде бы занималась своими балетками, но время от времени исподтишка поглядывала на Антона Мора. В самом дальнем углу Олимпия Андреадес сидела рядом со своим квадратным русским товарищем по перекурам. Оба уткнулись в журнал, название которого Джульет не смогла рассмотреть. Райдер Кенсингтон неподалеку работал у станка, его жена, опершись напротив на другой станок, сосредоточенно пришивала ленту к балетке. Харт Хейден, подогнув под себя ноги, раскачивался то вперед, то в стороны. Посреди зала Кирстен Ахлсведе без стеснения вытирала между пальцев ног бумажным полотенцем и при этом умудрялась сохранять выражение холодного достоинства и отрешенности. Антон Мор лежал на спине чуть не под самым роялем, тренировал мышцы живота, а между упражнениями потягивал колу из пластиковой бутылки. Джульет решилась его прервать.

— Антон! — Наклонившись над ним, она пожалела, что у нее такие объемные бедра. — Вы танцевали сегодня потрясающе, даже страшно в замкнутом пространстве — словно в зоомагазине взвился орел.

Красивое лицо потемнело. Антон нахмурился и слегка качнул головой:

— Сцена подслушивания мне не дается. Я там какой-то… как бы получше выразиться? Тонкий, плоский, неглубокий?

Джульет кивала, удивляясь, как точно он выражает свои мысли, но вдруг испугалась, что Антон истолкует ее жест как согласие с собственной оценкой своего выступления. Она собиралась возразить, когда почувствовала кого-то у себя за спиной. Джульет повернула голову и обнаружила, что к ним приблизилась Лили Бедиант. Уголком глаза она заметила, как оживилось лицо Антона. Чувствуя себя ужасно неловкой и неинтересной между двух этих сказочных существ, писательница поспешно распрямилась, так что чуть не сбила коленом бутылку. Та качнулась, но Лили ринулась вперед, успела изящным жестом ее подхватить и так покосилась на Джульет своими фиалковыми глазами, что бедную романистку как ветром сдуло.

Возвращаясь на свое место, она заметила, что после своего блестящего выступления Антон стал явно центром всеобщего притяжения. Вокруг звездной парочки возникло нечто вроде обычно отсутствующего в студии романтического ореола. Лили склонила голову к бывшему любовнику и что-то прошептала на ухо, — наверное, пошутила, потому что лица обоих вдруг осветились, и так сильно, что Джульет не удивилась бы, если бы увидела каскады искр. Что же это за шутка? Сколько потребуется хореографов, чтобы ввинтить одну электрическую лампочку? Но что бы они ни обсуждали, на этом все и кончилось — Лили поднялась и элегантно удалилась.

Однако Антон в этот день словно бы притягивал к себе людей. Не прошло и двух минут, как к нему через зал проскакал Райдер Кенсингтон и легко приземлился на четвереньки. По мимике Джульет поняла, что артисты обсуждали завязку первой сцены. Отодвинув бутылку с колой, чтобы не мешала, Райдер выбросил вперед длинную руку и изобразил хватательный жест, который Рут придумала, чтобы подчеркнуть момент первой встречи Пипа и Мэгвича. Антон прервал свои упражнения, мужчины поднялись. Мор порывисто отпрянул, как бы избегая руки Мэгвича, но Райдер предложил иной поворот головы, чтобы поза показалась еще более раболепной. Танцовщики стояли, кивали и тихо обменивались словами, а Джульет вспомнила, сколько раз она смотрела балетные спектакли, и гадала, каковы же истинные отношения между принцем и принцессой, героиней и ее обожателем, куколкой и своим создателем. Во всех иных формах искусства — опере, театре и даже в современном танце — в мимике исполнителей проскальзывали намеки на их связь вне сцены. Но в балете личные чувства были совершенно сокрыты.