Труп Гидеона (ЛП)

Работая вместе, они разожгли небольшой костер в дальней части своего убежища, стараясь, чтобы дым не выдал их местоположение преследователям. Тонкая струйка дыма медленно протянулась к потолку и растеклась по крыше, выходя через узкую щель. Алида помогла пламени разгореться как следует, а затем собрала несколько веток, чтобы организовать сушилку для одежды.

Она протянула руку.

— Давай сюда свою рубашку и штаны.

Гидеон немного замялся, но затем неохотно разделся. Алида же сняла с себя рубашку, бюстгальтер, брюки и трусики, развесив все на сушилке. Гидеон даже не потрудился отвести от нее взгляд. На самом деле, он испытывал эстетическое наслаждение, наблюдая, как блики огня играют на ее коже, пока она двигалась. Ее длинные светлые волосы красиво разметались по голой спине и покачивались в такт движениям ее тела.

Она повернулась к нему, и он с явной неохотой отвел от нее взгляд.

— Не беспокойся об этом, — сказала она с усмешкой, — я не стесняюсь. На нашем ранчо я не раз бегала с мальчишками купаться голышом.

— Ясно, — он вернул взгляд, и краем глаза заметил, что она тоже смотрит на него оценивающе.

Она быстро поправила мокрую одежду, подбросила еще несколько веток в огонь и села.

— Расскажи мне все, — сказала она. — О себе, я имею в виду.

Медленно и сбивчиво Гидеон начал рассказывать. Обычно он никому не говорил ничего о своем прошлом. Но — была тому виной усталость или стресс… или просто присутствие рядом интересного и сочувствующего человека — он начал рассказывать ей о своей жизни. О том, как стал вором предметов искусства, как просто ему было совершать кражи в исторических сообществах и музеях, как он в большинстве случаев мог проделывать это безнаказанно, потому что чаще всего об ограблениях так и не становилось известно.

— Многие из подобных мест не заботятся о предметах искусства, — сказал он. — Они не выставляют их, хранят вдали от посторонних глаз. У них, конечно, есть списки имеющихся экспонатов, но зачастую они никогда не проводят по ним перекрестных проверок, поэтому могут пройти годы, прежде чем они обнаружат, что их ограбили. Если вообще обнаружат. Это идеальное преступление, если не замахиваться на слишком известные предметы искусства. Существуют тысячи мест, которые так и напрашиваются быть ограбленными.

Алида накрутила на палец прядь влажных волос.

— Ничего себе. И ты все еще этим занимаешься?

— Я завязал с этим несколько лет назад.

— Ты никогда не чувствовал вину?

Гидеон не мог изгнать из разума мысль, что разговаривает с обнаженной женщиной. Он старался смотреть на это отстраненно, как мужчины с картины «Le déjeuner sur l’herbe»[50], которые, созерцая обнаженную женщину, держались совершенно непринужденно. Во всяком случае, одежда на сушилке уже совсем скоро должна была высохнуть…

— Иногда. Особенно однажды. Я был самонадеян и отправился на коктейльную вечеринку, которую историческое сообщество, ограбленное мной, организовало для сбора средств. Я подумал, это будет забавно. Мне встретился куратор, отвечавший за это мероприятие, и он был потрясен и расстроен. Он не только заметил, что небольшая акварель исчезла — оказывается, это был его любимый экспонат. Это все, о чем он мог говорить и думать, настолько тяжело он переживал эту потерю. Для него это действительно была личная утрата.

— И ты вернул картину назад?

— К тому моменту я ее уже продал. Но я серьезно задумался о том, чтобы украсть ее снова для него.

Алида рассмеялась.

— Ты ужасен! — она взяла его за руку и слегка погладила. — А как ты потерял кончик пальца?

— Это история, которую я никому не рассказываю.

— Ну же. Мне ты можешь рассказать.

— Нет. Правда. Эту тайну я унесу с собой в могилу.

Сказав это, Гидеон вдруг вспомнил, что могила для него может быть намного ближе, чем для большинства людей. Это был факт, о котором он вспоминал каждый день, почти каждый час, но сейчас мысль о нем — здесь, в этой пещере, рядом с обнаженной женщиной — буквально вышибла их него дух.

— Что с тобой? — Алида сразу же почувствовала в нем перемену.

Он уже знал, что расскажет ей, поэтому не колебался.

— Есть большая вероятность, что надолго я в этом мире не задержусь, — он попытался улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и натянутой.

Девушка уставилась на него, нахмурившись.

— Что ты хочешь этим сказать?

— У меня, якобы, нашли что-то под названием артериовенозная мальформация Галена.

— Что?

Гидеон уставился в огонь.

— Это переплетение артерий и вен в мозге, большой узел кровеносных сосудов, в котором артерии соединяются непосредственно с венами, не проходя через сеть капилляров. В результате высокое артериальное давление расширяет вену Галена, раздувая ее, словно воздушный шар. В какой-то момент она взрывается — и человек умирает.

— Нет…

— Это врожденный дефект, но после двадцати лет он может начать расти.

— И что с этим можно сделать?

— Ничего. Лекарства нет. У этой болезни нет симптомов и нет лечения. И это убьет меня примерно через год. Плюс-минус. Я умру внезапно, без предупреждения. Бум — и sayonara[51].

Он замолчал, продолжая смотреть на огонь.