Труды

Вывод, который напрашивается в данном случае, заключается в том, что все три жития избирательны и что авторы делают свой выбор на основе того, что считают важным для себя и что подходит их собственным намерениям при написании. Из всех трех биографов только Паулин Медиоланский производит впечатление человека, свободно владеющего своим материалом, и он же является единственным кто пишет по просьбе другого. Как результат, его “Житие Амвросия” является скорее описанием того, что он помнит о предшествующем епископе, чем свободно замысленной интерпретацией деяний Амвросия и их значения. Однако в случае с Сульпицием и Поссидием дело обстоит иначе. Оба строят свою работу тщательно, отбирая материал в соответствии со своими целями, но Сульпиций, как мы уже говорили в другом месте, написал свои работы о Мартине вопреки враждебному отношению со стороны окружающих. И, поскольку Сульпиций хотел продемонстрировать совершенство своего героя как монаха и епископа, то он имел особые причины подробно остановиться на чудесах последнего, так как именно они “доказывали” его святость.

Основа “Жития Августина” Поссидия была совершенно иной. Дело не столько в самом Августине, сколько в церкви, которую в то время было необходимо срочно поддержать. Для Поссидия, писавшего тогда, когда по северной Африке прокатилась волна вандалов, сжигавших церкви, попадавшиеся на их пути, эти смутные годы были связаны с оживлением донатизма[228]. Поэтому неудивительно, что Поссидий так подчеркивал труды Августина по укреплению церкви. Ему не было необходимости подчеркивать святость Августина, как отдельной личности. Кроме того, похоже, что Поссидий воспринял взгляды своего предшественника на чудеса, а это означало, что, хотя он и верил в них, но рассматривал как вещь менее важную, чем обладание высокими моральными качествами. Таким образом, Поссидий, как и Сульпиций, отбирал свой материал исходя из своих целей, но, в отличие от Сульпиция, рассказы о чудесах, как таковые, прямо не являлись его целью и потому он не останавливается на них подробно.

Наши общие выводы относительно этих трех житий заключаются в том, что мы не можем с пользой для дела различить их между собой тем способом, которым делят раннехристианские биографии по Лоттеру. Предисловия к житиям Амвросия и Августина показывают, что сами современники не проводили различия ни между житиями монахов и епископов, ни между более агиографическими житиями и более историческими. Похоже, что нет серьезных оснований для признания рассказов о чудесах “особым случаем” или классификации житий на разные группы. В эпоху поздней античности все христиане признавали вмешательство Бога в ход человеческих дел и рассказы о чудесах, таким образом, рассматривались как не менее исторические. Старые классические конвенции историографии, которые обозначали такой материал, как “суеверие” и исключали его из собственно истории, имели слабое отношения к христианам, так как они обращались к Евангелиям для прототипа жизни под Богом и видели там много знаков силы Бога[229].

В IV в. жанр агиографии был еще нов и рождался в новых условиях. Эпоха гонений уже закончилась и на первый план стали выходить другие христианские идеалы вместо идеала мученика. Однако в этот период времени характерные черты и тип жизни, которые характеризовали понятие “святой человек”, были еще предметом дискуссии. Должен ли он быть обязательно мучеником? Может ли быть епископом? Или нужно быть отшельником, который живет главным образом собой, не имея контактов с другими людьми? Одновременное существование множества разных идеалов святого вело к постоянной адаптации форм житий и каждый автор делал свой собственный отбор и подачу материала в соответствии со своими собственными представлениями. Вскоре жанр агиографии надолго и успешно воцарится в европейской культуре, где люди знали, какова должна быть норма и какого рода рождение и деяния должны быть приписаны человеку, если он хотел, чтобы его считали святым. Но в IV в. мы еще застаем стадию формирования агиографии, текучесть и незакоснелость которой иллюстрируется хотя бы тем фактом, что она включает в себя столь несхожие работы, как, например, “Житие Павла” Иеронима и “Житие Августина” Поссидия.

2. “Письма” и “Диалоги”