Труды клиники на Девичьем поле. Рассказы о моих пациентах

Отец – замкнутый, вспыльчивый. Дед по отцу – алкоголик. Бабка по матери страдала резким старческим слабоумием. Тетка по отцу – неуживчивая, сварливая. Младшая сестра – с истероидными припадками. Сам больной рос ребенком замкнутым, впечатлительным. В детстве перенес менингит. Отмечался pavor nocturnus. Рано начал проявлять интерес к занятию философией и общественными науками. Поступил в реальное училище, учился хорошо. В 13-летнем возрасте в его психике наметился резкий перелом к худшему – сразу почувствовал отвращение ко всем своим занятиям, начал дерзить учителям, позволял себе непристойные выходки; был исключен из училища. В течение 3 лет после удаления из училища больной бродяжничал, добывал себе средства к пропитанию случайными заработками, но нигде не уживался подолгу. В 16-летнем возрасте вернулся домой, причем вел себя в высшей степени странно – около года не выходил из своей комнаты, спал в гробу, молился перед православными иконами на татарском языке, который изучил под руководством муллы, питался только картофелем, изюмом и хлебом; были слуховые галлюцинации. Приблизительно через год состояние обошлось, причем осталась только некоторая рассеянность. Последующие годы больной жил в большой нужде, занимаясь литературным трудом. Довольно много пил. С 20-летнего возраста стали наблюдаться своеобразные изменения сознания с последующей полной амнезией; так, например, однажды больной присоединился к незнакомой похоронной процессии, дошел до кладбища, произнес там прощальное слово, которым растрогал всех присутствующих; после ничего не помнил о случившемся. Такие изменения сознания были особенно ярки и длительны в периоды потребления алкоголя, но появились они еще до того момента, когда больной начал пить. В 23-летнем возрасте больной находился около 2,5 месяцев в психиатрической больнице, заболел внезапно, без всяких видимых причин, был возбужден, галлюцинировал. По выздоровлении наметился несомненный упадок работоспособности; возникло отвращение к практической жизни и желание уйти в отвлеченную науку. С 27-летнего возраста появились навязчивые действия, которые постепенно захватили все стороны его жизни. Возникла мысль, что каждое действие обязательно должно повторяться строго определенное число раз, и что неповторение может принести какой-то непоправимый вред. Различные действия связаны с определенными числами, причем все числа сведены в некоторую систему, стройность которой больной чувствует, но осмыслить не может. После революции занимает ответственные посты, причем работает исключительно как теоретик в области агитации и пропаганды; считается большим знатоком теории и никуда не годным организатором. С 1922 г. перестает читать и писать, так как в связи с неодинаковым смыслом различных частей изложения ему пришлось бы создать невероятно громоздкую систему чисел для повторения отдельных фраз, к тому же он никогда не знает, с какой строчки можно начинать письмо. Все же продолжает работать до самого последнего времени. 23 мая 1923 г. больной поступил в клинику. Из наблюдения в клинике удалось установить следующее: больной с ясным сознанием, с резко выраженной аффективной тупостью, очень вял, производит впечатление какого-то автомата; отчетливая парамимия, сам отмечает, что все его переживания – какие-то «ненастоящие», «деревянные». Каждое действие повторяется им строго определенное число раз, причем весь день заполняется этими повторениями; наибольшее число повторений – 56; к своей навязчивости больной относится с критикой, но освободиться от нее не может. Память не расстроена. Решительно ничем не занят. Со стороны соматики можно отметить только выдохи в обеих верхушках. Тип сложения астенический. За время пребывания в клинике никаких изменений в его состоянии не произошло. 5 июня 1923 г больной выписался без всякого улучшения.

И в этом последнем случае мы также имеем дело с несомненным болезненным процессом, который вносит в личность нашего пациента огромное эмоциональное опустошение. Конечно, ни о каком другом заболевании, кроме как о шизофрении, думать не приходится. На долю шизофрении мы относим и сумеречные состояния, наблюдавшиеся у нашего больного. Отсутствие проявлений эпилептической деградации психики позволяет нам с несомненностью исключить эпилепсию. Интересно отметить здесь, что навязчивые действия появились, как и в предыдущем случае, на фоне аффективной тупости, и что до начала заболевания, которое следует отнести к 13-летнему возрасту, больной не обнаруживал решительно никаких психастенических особенностей.

Общим для этих двух последних случаев представляется то, что навязчивые состояния возникли в них не в начале процесса, а тогда, когда уже наметилось отчетливое эмоциональное запустение, почему они и являются лишенными какой-либо эмоциональной основы, оторванными от остальной психики. Этим они принципиально разнятся, несмотря на все свое внешнее сходство, от эмоционально окрашенных навязчивых симптомов двух первых пациентов и вместе с тем от настоящих навязчивых явлений вообще.