Трудный путь к диалогу

Здесь обнаруживает себя тайна вдохновения - этого неразгаданного чуда человеческого духа.

Но подобно тому, как начинает сверкать камень, обработанный умелой рукой, так и дар, и вдохновение нуждаются в упорном труде воли и мысли. За фильмами Тарковского ощущается именно эта напряженная работа, неутомимый поиск, поход в неведомое.

Исключительно важно проследить, каково соотношение между "Солярисом" и "Сталкером" и фабульной литературной канвой, положенной в их основу.

Замечательный роман Станислава Лема о планетарном мыслящем Океане построен на гипотезе, согласно которой жизнь и сознание могут иметь во Вселенной совершенно иные формы, почти запредельные земным представлениям. С настойчивостью, свойственной многим большим писателям, Лем постоянно возвращался к этой идее в своих романах, повестях и рассказах.

Казалось бы, что могло так притягивать и волновать польского фантаста в подобного рода теме? Чувствуется, что для него она не просто игра ума. А ведь в своей теоретической книге "Сумма технологии" он сам признавал, что достоверных признаков существования космического "инобытия" нет. И тем более нет доказательств, что во Вселенной, подчиненной единым законам, эволюция должна пойти по каким-то немыслимым путям. Лем, кроме того, настаивает, что для материалиста идея уникальности разума на Земле "чудовищна" и "поразительна", а для спиритуалиста имеет "успокаивающий" характер. В действительности все наоборот. Именно, если видеть в основе мироздания только лишенные разума процессы, легко допустить, что они могут и не порождать разума, а если уж породили, то в силу случайности. Впрочем, это лишь к слову. Вернемся к вопросу: зачем Лему понадобилась идея внеземных разумов? Скорее всего, эта гипотеза позволяла ему переносить в космос свои раздумья и прогнозы о будущем Земли, о трансформациях мысли в пределах нашей планеты (так со времен Герберта Уэллса поступали и другие фантасты).

В "Солярисе" Тарковского все это есть: и мрачный призрак урбанистической цивилизации, и космос, и чужой непонятный разум, и главное проблема контакта. Однако темы, тревожащие польского писателя, в картине русского режиссера радикальным образом переосмысляются. У Тарковского речь идет не столько о контакте с проблематичными инопланетянами или будущим, сколько о Контакте в глубочайшем смысле - между людьми, между человеком и природой, между ним и самим Бытием. И этот лейтмотив приобретает в его фильмах трагическое звучание.

Контакт необходим. Но он роковым образом нарушен.

По существу, это драма человеческого "отчуждения" и одиночества.

Одиноки и обитатели станции, повисшей над пустынным и молчаливым Океаном, и Сталкер, тщетно надеющийся найти в людях понимание и веру, и герой "Жертвоприношения", который живет в своем закрытом для других мире. Одиночество становится у Тарковского своего рода "современным мифом", горьким словом о человеке, утратившем связь с чем-то жизненно важным.

Фильмы-притчи дают возможность самых различных интерпретаций. Вот одна из них.

Океан может восприниматься как емкий символ мировой тайны, с которой люди не нашли общего языка. Одни громоздят умозрительные гипотезы, другие махнули на загадку рукой, решив, что понять Океан все равно невозможно, третьи, делая попытки Контакта, вдруг обнаруживают его первые признаки... И в тот момент, когда Океан и человек впервые соприкасаются, происходит два знаменательных события.

Для диалога Оксан принимает человеческую форму, воплощается в человека.

У людей, встретившихся с Океаном, вскрываются тайники совести, прежде наглухо закупоренные.

Реакция героев на луч света, проникший в их подсознание и память, различна. Гибарян не выдерживает и бежит из жизни, Сарториус ожесточен и замыкается в себе, Снаут пытается заглушить внутреннюю тревогу псевдофилософской болтовней. Только Крис, пережив шок, приходит к мысли о покаянии. Не случайно заключительные кадры фильма показывают его у ног отца в коленопреклоненной позе евангельского блудного сына...

Итак, в камеру, где добровольно заключил себя дух человека, вторгается таинственный Контакт. Почему же он оказывается столь трудным испытанием?

Мы рождаемся в мир среди мрака, не видя ничего вокруг себя. Лишь постепенно глаза ребенка, начинают различать окружающее. Но чувство, что ты единственный огонек, светящийся во мгле, не исчезает полностью. "Я" остается осью нашего существования.

Таков исток и корень нашей самости, эгоцентризма, отчужденной закрытости.

Есть, конечно, великая правда в том, что мы сознаем некую абсолютную ценность своего "Я". Тейяр де Шарден справедливо подчеркивал, что "персонализация", рождение личностного самосознания - один из высших этапов эволюции. В личности содержатся предпосылки творчества и свободы, вместе с ней возникает демаркационная линия между человеком и биосферой.

Но одновременно личность подстерегает опасность стагнации, угроза остаться на уровне младенца, мнящего себя центром мироздания. Такой инфантилизм самости окружает наше "Я" глухими стенами, делает невозможным или крайне трудным реальный Контакт.