Трудно стать богом

– В семьдесят первом, помню, я полгода откладывал помаленьку со стипендии – и купил кинокамеру «Кварц» за сто сорок пять рублей. Счастлив был – не представляешь!

– Да, ты показывал про маму молодую, и еще про меня – ползуна. Кстати, я бы с удовольствием опять посмотрел. Вы такие хорошие там, на лыжах.

– Обязательно посмотрим. И, знаешь, я все мечтал: вот вырасту большой, заработаю много денег и куплю за триста рублей кинокамеру с трансфокатором…

– Ну, может, еще вырастешь.

– Скотина!

Бобка довольно захихикал. Малянов легонько его пихнул кулаком; Бобка изобразил отруб.

– Знаешь, где мой пиджак висит? – риторически спросил Малянов. – В левом внутреннем кармане бумажник. Иди сам и достань десять штук, я мужским делом занят. Пыль сосу.

Бобка осветился. И тут же его будто ветром смело; «Спасибо, па!» – прозвенело уже из коридора.

Да, господа-товарищи, с потеплевшим сердцем подумал Малянов. Ради того, чтобы увидеть сына счастливым, стоит пачкать кофем станки.

Бобка шуровал по его карманам и с явным чувством глубокого удовлетворения мурлыкал какую-то свою молодежную белиберду: «Я люблю задавать вопросы – особенно про пылесосы…» Потом вернулся, встал около Малянова и громко сказал:

– Понимаешь, па. Вот вы говорите: книжки, книжки… Иногда попадаются интересные, конечно. Но в основном нудьга. Просто в ваше время других развлечений не было, вот вы и читали день и ночь все, что под руку подвернется. Стихи – давай стихи. Фантастика – давай фантастику. Гессе какие-нибудь невыносимые – давай Гессе…

Малянов, нагнувшийся было, чтобы включить пылесос, опять распрямился. Не без усилий и не без неприятных ощущений – копчик побаливал. Здорово вчера приложился.

Как бы это… чтобы не «Волга впадает в Каспийское море…»

– Железяка, Боб, она железяка и есть. Что ты ей дал – то она тебе и возвращает. Не больше. А чтобы ей что-то давать – нужно самому что-то получать. Если ты перестанешь усваивать новое в пятнадцать лет – так и останешься на всю жизнь по уму пятнадцатилетним. Если в семнадцать – семнадцатилетним. Ну вот представь себе себя в десять лет. А теперь представь, что ты сейчас по уму – десятилетка. Представил? Вот… Лучшего способа узнавать что-то новое, чем читать не тобою написанный текст, люди не придумали.

– Новое… Вот мы «Обломова» когда проходили, мне там фраза запомнилась – как он говорит Штольцу: «И зачем только я помню, что Селевк разбил какого-то Чандрагупту?»

– А зачем тебе набирать в какой-нибудь стрелялке на семь очков больше, чем Володька?

– Потому что я тогда, – и Бобка с изрядной долей самоиронии по-обезьяньи замолотил себя в грудь кулаками, из левого торчала смятая десятитысячная бумажка, – я тогда па-бе-ди-тел!

– Победитель выискался! А слово «ослепительный» в сочинении написал через «ли». «Слепец» у тебя тоже будет «слипец» – дескать, слипся с кем-то?

– Ну это случайно… это я задумался… – виновато забубнил Бобка.

– А читал бы, как мы в свое время, – таких проколов не возникало бы даже случайно. Автоматом бы слова и сочетания откладывались.

Малянов нагнулся и врубил пылесос. «Вихрь» истошно взвыл. Малянов зашаркал щеткой вдоль плинтусов.

Вырастишь сына слишком похожим на тебя – и он станет изгоем. Вырастишь сына слишком не похожим на тебя – и он станет тебе чужим. Вот и выкручивайся.

И тут пришло озарение. Как всегда, неожиданно. Как всегда, в результате не представимого еще секунду назад синтеза. Как всегда: есть, скажем, два факта, и думай над каждым из них хоть до посинения, ничего не придумывается. Нарочно придумать ничего нельзя – хотя мука нарочитого, тягостного, тупого и всегда тщетного придумывания есть необходимый этап работы, запускающий в мозгах какой-то куда более тонкий, неподконтрольный сознанию и удачливый механизм. Уже и думать вроде перестал, вернее, начал думать совсем о другом, потом о третьем – ан бац! Два отдельных факта, каждый в своем ящичке, вдруг совместными усилиями прошибают разделяющую их стенку, соединяются – и высверкивает понимание.

Торфяные болота – это Торфяная дорога. Там, за Старой деревней. А на ней, вынесенный в свое время чуть ли не за город, на чудовищно болотистые пустыри, а ныне оказавшийся в районе новостроек – столь же болотистых, естественно, – стоит завод ЛОМО. А «держитесь поближе к торфяным болотам» – это призыв. Фил мне встречу назначает.

Но почему так нелепо и сложно? Что он играет в игрушки? В детство впал?