Трудно быть солнцем

Мне стало приятно, я сама трудилась над изящными открытками и конвертами, разработала их затейливый, выполненный в стиле модерн эскиз. Такие приглашения, общим количеством триста пятьдесят девять, были разосланы самым влиятельным лицам в нашей губернии и в Петербурге. Адриан Николаевич явно желал, чтобы венчание его дочери стало незабываемым праздником.

– Пока покрутись у зеркала, – сказал он дочери.

Она, восхищенная его подарком, в окружении десятка камеристок и портных завершала облачение в подвенечный наряд. Ирупов, улыбающийся, отозвал меня в соседнюю комнату. Его улыбка исчезла с лица, он сразу стал выглядеть на десять лет старше.

– Елена Карловна, – произнес он, проверив, что дверь тщательно заперта. – Я должен с вами посоветоваться. Я рассчитываю только на вашу мудрость и прозорливость. Жена, увы, мне не помощница. Посмотрите, что я получил вчера вечером. Это письмо было адресовано Евгении, и только чудом оно не попало ей в руки.

Он протянул мне послание, написанное твердыми, корявыми буквами на дешевой бумаге. Оно гласило:

Ты лилия, символ чистоты, Евгения.
Ты лилия, что цветет в пруду, который раскинулся в саду.
Ты лилия белая, которая умрет так скоро —
И окажется в аду.
Ты, Евгения, должна готовиться.
Садовник уже наточил нож.
Завтра ты умрешь.

Я перечитала это бессмысленное, так и дышавшее злобой послание несколько раз, затем, подняв глаза на Ирупова, который с тревогой ждал моего вердикта, произнесла:

– Полнейшая чушь, Адриан Николаевич. Кто-то решил досадить вам и вашей дочери. Вы же знаете, что у вас много недоброжелателей.

– О, это мне великолепно известно, – кивнул головой промышленник. – Значит, вы считаете, что бояться нечего?

Если бы я знала тогда, что нам стоило принять самые серьезные меры предосторожности, возможно, даже отменить венчание, но кто бы пошел на это? Кто же знал, что все обернется такой страшной и жуткой драмой…

– Я думаю, вам нечего бояться, – медленно проговорила я. – У вас сохранился конверт?

Адриан Николаевич протянул мне конверт. Такой же, как и бумага, на котором написано послание, дешевый, ничем не примечательный.

– Сохраните на всякий случай, – велела я. – Кто-то явно не хочет, чтобы ваше торжество прошло без сучка и задоринки.

– Я тоже такого мнения, – перевел дух Ирупов. – Спасибо, что успокоили меня, Елена Карловна. И прошу, никому не говорите об этом письме.

– Папа, где ты? – раздался призывный голос Евгении. Ирупов выскользнул из комнаты и направился к дочери, все еще стоявшей около зеркала.

Около полудня, когда в чистом августовском небе сияло солнце, торжественная процессия направилась к собору Вознесения, главному златоглавому храму нашего Староникольска, дабы там состоялся обряд венчания. Народу на улицах было великое множество. Для простых горожан Ирупов устраивал гуляния и бесплатную раздачу подарков.

Евгения вместе с отцом и матерью ехала в открытой золоченой карете, запряженной восемнадцатью белыми лошадьми. Невеста, в то утро удивительно привлекательная, лучилась счастьем, а бесценное колье герцогини Кентской привлекало всеобщее внимание своим огромным розовым бриллиантом.

Жених вместе с родней ждал ее у церкви. Они по красному ковру прошествовали в храм. Мне удалось занять место в соборе и наблюдать за всей процедурой венчания. Около половины второго Евгения Ирупова стала княгиней Евгенией Шаховской. Я даже немного всплакнула.

Под переливы колоколов молодожены появились из церкви. Народ ликовал, раздавалась торжественная музыка. Под руку Федор и Евгения уселись в карету и направились к княжескому дворцу, где и должно было пройти основное торжество и прием по случаю венчания.

Я забежала к себе домой, чтобы убедиться – с Карлушей все в порядке. Мой малыш спал здоровым послеобеденным сном, экономка, как обычно, вязала чулок для своих внуков. Мне не очень хотелось идти во дворец к Староникольским на праздник, но игнорировать это событие я не имела права. Поэтому, немного отдохнув и переодевшись, я ближе к вечеру направилась на торжество.

У меня было приглашение, над которым я сама и трудилась, через ворота пропускали далеко не всех. Меня встретила госпожа Ирупова, облаченная в платье голубого атласа и безвкусно-аляповатый сапфировый гарнитур. Над ее головой, увенчанной сложной витиеватой прической, более напоминавшей Пизанскую башню, гордо реяло пять или шесть страусиных перьев.

Она, прижимая к абсолютно сухим глазам платочек, гундосо проговорила:

– Ох, Елена Карловна, какой же для меня это шок! Моя единственная дочь, моя единственная и горячо любимая Женечка!

– Не плачьте, Ольга Тихоновна, – прервала я ее. Я же знала, что госпожа Ирупова заботится только об одной особе – о себе самой, и чувства других ее совершенно не волнуют. Свадьба дочери была для нее не более чем возможностью продемонстрировать новый немыслимый наряд.