Трудно быть хорошим

— Потом жмет лапу другому. Какую информацию ты получил?

— Никакой. Ноль.

— Слушай третью ситуацию.

— Ну?

— Ты стоишь на улице, а он едет мимо в своей машине. Машет тебе лапой и улыбается. Что ты о нем узнал? То, что он у нас загорелый.

— Да, и все. Полагаемся мы на средства массовой информации. Вынуждены полагаться. На прессу и электронную журналистику.

— Так слава богу, что есть пресса.

— Да, это все, что у нас есть. Наш инструмент. Для самоинформирования.

— Причем в ста случаях из ста.

— Но: дело еще вот в чем. Бывают ведь и искажения в прессе.

— Везде же люди, верно?

— Пресса — это тебе не ровное и чистое стекло, через которое видно все как есть. Видно иной раз мало и расплывчато.

— Я не говорю, что они это делают умышленно. Наводят тень на плетень. Факты искажают. Но мы должны это тоже учесть.

— Человеку свойственно ошибаться.

— Теперь возьмем-ка пресс-конференцию.

— С кандидатом. Или президентом.

— Иногда им задают тот вопрос, который они хотят услышать.

— Заранее подготовленный.

— Я не говорю, что все вопросы такие. Я даже не утверждаю, что таких вопросов большинство. Но, бывает, случаются.

— Да уж, бывает.

— А больные вопросы он пропускает мимо ушей.

— Подставляет следующего.

— Он на этом собаку съел. Знает, что один его спросит об экономике, другой о ядерном уничтожении и третий о Китае. Ну и предусматривает.

— Что за вопрос ему может задать тот или иной дружок.

— Верно. Есть ведь ребятки, не менее шустрые, чем он. В своей области.

— Да уж, могут обскакать на вираже.

— И тухлыми яйцами забросать.

— А нам что, мы-то что нового узнаем?

— То, что сверху. Макушку айсберга.

— Но под водой-то столько всего, о чем мы не имеем понятия.

— Целый айсберг.

— Мы как слепцы с этим айсбергом.

— Чтобы увидеть все целиком, надо иметь кучу источников.

— И печатных, и электронных.

— Вот когда мы смотрим по телеку пресс-конференцию, это ведь не пресс-конференция.

— Это то, что они находят нужным нам показать. Куски.

— Куски. Почти всегда.

— А может, ты хотел кое-что другое узнать, а они вырезали.

— Десять против пяти, что вырезано самое важное.

— Конечно.

— Они не специально режут так, просто они тоже люди.

— Без них мы и этого не узнали бы.

Но они иногда так лихо передергивают.

— Малюсенький перекос, а объективность уже не та.

— Они, может, не отдают себе в этом отчета, но кое-что перекошено и подрисовано. Задним умом.

— Вот ты смотришь газету, там фотографии всех этих кандидатов. Смотри, фото одного в два раза больше, чем фото другого.

— Почему так?

— Может, он им по-человечески интереснее, этот первый. Но это же искажает!

— Наверное, им там следует точно измерять фотокарточки.

— А может, он им просто нравится, этот первый. Он посимпатичнее, этот первый.

— Да, этот и правда симпатичнее.

— Но по-честному, надо бы печатать фото другого обормота такой же величины, хоть он и не нравится.

— Они, поди, и так к нему придираются. В личную жизнь лезут, вынюхивают, откуда у него деньги на выборы.

— А может, они надеются стать большими боссами, если выберут того, кому они помогают. Это так понятно!

— Это свинство.

— Будь проще, ведь это так.

— Не думаю, что возможно. На всех-то и мест не хватит.

— Ты полагаешь, в этом чертовом правительстве приличных местечек не густо?

— Ну да, таких мест, чтобы были лучше тех, на которых они сейчас сидят. Ну вот ты кем бы предпочел быть: каким-нибудь лакеем в правительстве или влиятельной фигурой в прессе?

— Фигурой? Можно прямо сейчас.

— Допустим, ты в этом чертовом «Уолл-стрит джорнэл». Властный голос. Суровый взгляд, надменный нрав. Как Кассандра. Все боятся твоих разоблачений. Ты ни перед кем не раскланиваешься, ни перед сенатором, ни перед королем…

— Но вставать-то ты обязан, когда они входят в комнату, есть такое правило.

— Дружище, стоять — не кланяться.

— Главное — изучить лица этих парней с телеэкрана. При выключенном звуке. Вот тогда видно хорошо.

— Читаешь все, что в душе.

— Нет, читать — не читаешь, а главное уловить можно. Там такая душа — сплошные потемки. Надо долго вглядываться, весь жизненный опыт нужен, чтобы понять, кто перед тобой.

— А уж он старается понравиться в каждой американской дыре, бедняга, надраивает задницу до блеска.

— А что мы о нем знаем? Что мы знаем?

— Что он хочет стать сенатором.

— Чудовищная сила заставляет его желать этого. Судьба. Эти люди покрупнее нас. И жребий у них покрупнее. Для кандидата не стать сенатором — хуже смерти. Он смотрит на сенатора и говорит себе: «Ну чем я хуже, если только заставлю этих клушек выбрать меня?»

— Клушек — то есть обычных людей. Нас, значит.

— Если только заставлю их бежать под мои знамена, этих тупорылых.

— А ты считаешь, что он думает именно так?

— А как по-твоему? Он же бесится при одной мысли провалиться на выборах.

— А мы, значит, клоуны, статисты?

— Нет, без нас у него ничего не получится. Великая судьба не состоится.

— Мы судим.

— Мы учитываем весь опыт своей многотрудной и плодотворной жизни.

— Если плодотворной.

— Все учли.

— Если очень хочется, то можно все узнать.