Через два ряда – Гуськова, седовласая редакторша «Буквицы». Седина искусственная, почтенной даме и пятидесяти нет, но образ язвительной литературной гарпии выбрала точно. Елена Никоновна кусает метко и нередко. Молодые дарования мечтают заручиться её поддержкой. Безопасна.
А вот и молодое дарование Митя Глушко, немало с ним было выпито текилы, граппы и кальвадоса. Митя лысоват, скандален и к своим тридцати пяти годам ничего не построил, не вырастил и не посадил. Пишет странно. Ну как относиться, например, к такому?
На всякий случай Игорь к нему присматривался.
После Мити глаз выхватил из зала ещё с полдесятка звёзд современной поэзии, нескольких рок-бронтозавров и целое скопище подающих надежды девиц. Некоторые из них гордились ночами, проведёнными с Игорем. Да уж, спалось им сладко.
Между тем певица, ко всеобщему облегчению, со сцены слиняла, и ведущая вечера, очкастая критикесса Виктория Люманш, объявила, наконец, дальнейшую программу – то есть кто за кем читает.
Ага, вот и Миша Беломорцев. Человек-луна, как порой мысленно называл его Игорь. Светит отражённым светом – но отражает действительно интересных людей. Мише за сорок, он закончил физфак МГУ и даже подбирался к диссертации, но что-то не сложилось, да и иная муза мяукнула, пошли первые публикации в разной толщины журналах. Сейчас он считается довольно авторитетным поэтом, не первой величины звезда, но легко заметная невооружённым глазом. Живёт, конечно, не на редкие гонорары, а просто повезло – покойная бабушка оставила ему трехкомнатную квартиру, которую он весьма выгодно сдаёт, а сам ютится с женой и двумя близняшками-пятиклассницами в двухкомнатной хрущобе в Измайлово. Приятный парень, общительный, а что в разведку с ним не пойдёшь, так Игорь вообще мало бы с кем пошёл бы.
Вечер, оказывается, начался с Миши. Придётся слушать, на фуршете же тот обязательно поинтересуется мнением. Почему-то считается, будто журналист Ястребов – тонкий ценитель поэзии. Игорь, конечно, знал почему, но за пользу приходилось расплачиваться.
вещал со сцены Беломорцев. Его глубокий, нутряной бас производил впечатление. Стихи Игорю не нравились. С такими не берут в менестрели. Искорки нет. Но девицы, гляди-ка, в восторге. А уж сколько восторгов изольётся на Мишу, когда вся эта словесная заволочь кончится и начнётся главный пункт программы – фуршет!
Игорь вспомнил, как это было в июне.
Клуб другой – «Коржики», а лица почти всё те же. Вечер белорусского гостя, Пети Хворостыли – действительно неплохого, на вкус Игоря, поэта. Искорка имелась. Знал он и то, что Петя – под наблюдением, хотя никаких выводов на его счёт пока не сделано.
Фуршет закатили славный, у Пети, видать, нашлись состоятельные поклонники. Впрочем, не в закусках дело – Миша Беломорцев в любом случае догнал бы по алкоголю.
И вот тогда-то, у подоконника, на котором заботливо стояло блюдечко для окурков, в ранних сумерках, где летящий тополиный пух притворялся снежными хлопьями, у них и вышел тот разговор.
– Он действительно гений, – Миша держал в правой пустой бокал, а левой отмахивался от дыма, не замечая, что гонит его на Игоря. – Понимаешь, Игрек, такие вообще раз в столетие рождаются. Если не реже. Я, конечно, никакой физик, меня из аспирантуры вышибли, но такие вещи я на раз чую. Ты, Игрек, не представляешь, какой у меня на это нюх!
– А степень-то у гения есть? – хмыкнул Игорь. Ему не слишком нравилось сокращение «Игрек», но обижаться не стоило.
– Старик, слушай, тебе-то какая разница? – осклабился Мишка. – Ты что, впрямь веришь, будто доктор умнее кандидата, а кандидат умнее аспиранта?
– Мне-то лично по барабану, – признался Игорь, – но редактору нужно. Типа целевая аудитория не поверит эксперту без громких регалий. Маразм, но у них в «Импульсе» так принято.
– Утешься, Игрек. Федька ещё в восемьдесят восьмом кандидатскую защитил, и докторская почти написана, мы с ним в марте созванивались, такие дела. Фигня в том, что теперь вообще непонятно, где ему защищаться.
Миша говорил напористо, словно купец в лавке, нахваливая товар. В каком-то смысле так оно и было.
– А в чем именно он гений? – недоверчиво хмыкнул Игорь. – На пальцах объяснить можешь?
– Хм… на пальцах… – Миша глубоко зевнул и с грустью осмотрел пустой бокал. – На пальцах сложно.