Трудно быть человеком

– Лбу здорово досталось. А тут будет один сплошной синяк. Похоже, Гулль и впрямь бил наотмашь. Ты пытался его удержать?

– Да, – соврал я. – Пытался. Но его было не унять.

Я чувствовал, как она пахнет. Чистые человеческие запахи. Запахи косметических средств, которыми она пользуется, чтобы очищать и увлажнять лицо. Запах ее шампуня. Тончайший шлейф аммиака, едва слышный за резким духом антисептика. Изабель еще никогда не оказывалась настолько близко ко мне физически.

Я посмотрел на ее шею и увидел две маленькие темные родинки, совсем рядом, точно неведомая двойная звезда. Мне представилось, как Эндрю Мартин целует ее. Так делают люди. Они целуются. Подобно множеству других явлений в мире людей, это не поддавалось логике. А может, если попробовать самому, логика раскроется?

– Он что-нибудь говорил?

– Нет, – ответил я. – Нет. Он просто орал. Как дикарь.

– Не знаю, у вас это бесконечная история.

– Какая история?

– Ваша вражда.

Изабель бросила окровавленную вату в маленькую корзину рядом с раковиной.

– Прости, – сказал я. – Прости меня за все. За прошлое и будущее.

Извиняясь перед ней и одновременно испытывая боль, я почувствовал себя настолько человеком, насколько это вообще возможно. Пожалуй, я мог бы писать стихи.

Мы вернулись в постель. Изабель взяла меня за руку в темноте. Я мягко высвободил пальцы.

– Мы его потеряли, – сказала Изабель. Я не сразу понял, что она говорит о Гулливере.

– Может, – ответил я, – нам просто стоит принять его таким, как есть, пусть даже он не такой, как нам хотелось бы.

– Я его не понимаю. Все-таки он наш сын. Мы прожили с ним шестнадцать лет. А у меня такое чувство, что я вообще его не знаю.

– Может быть, нужно не столько понимать, сколько принимать.

– Это очень сложно. И очень странно слышать от тебя такое, Эндрю.

– Похоже, назрел следующий вопрос: а я? Меня-то ты понимаешь?

– Не уверена, что ты сам себя понимаешь, Эндрю.

Я не был Эндрю. Я знал, что я не Эндрю. Но в то же время я терял себя. Я был тем, кого не было. Вот в чем проблема. Я лежал в постели с женщиной, которую почти считал красивой, добровольно терпел жжение антисептика и думал о странной, но чудесной коже этой женщины и о том, как она обо мне заботится. Никто во Вселенной обо мне не заботился. (Вы тоже, верно?) О нас заботятся наши технологии, и эмоции нам не нужны. Мы одни. Мы работаем сообща ради сохранения расы, но эмоционально нам никто не нужен. Нам нужна только чистота математической истины. И все же я боялся уснуть, ведь как только я засну, мои раны затянутся, а в тот момент мне этого не хотелось. В тот момент я находил в боли странное, но действенное утешение.

У меня теперь было так много тревог. Так много вопросов.

– Как думаешь, людей вообще возможно понять? – спросил я.

– Я написала книгу о Карле Великом. Надеюсь, что да.

– Но люди в своем естественном состоянии, они хорошие или плохие, как бы ты сказала? Им можно доверять? Или же их родная стихия – это насилие, жадность и жестокость?

– Этим вопросом задаются с начала времен.

– А ты как думаешь?

– Я устала, Эндрю. Извини.

– Да, я тоже. Поговорим утром.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Изабель проваливалась в дремоту, а я все лежал без сна. Беда в том, что я никак не мог привыкнуть к ночи. Да, она оказалась не столь темной, как я думал вначале. Свет исходит от луны и звезд, от атмосферы и уличных фонарей, межпланетная пыль отражает и рассеивает солнечные лучи, но люди все равно проводят половину жизни в густой тени. Уверен, что это одна из главных причин, формирующих личные и сексуальные отношения на планете. Потребность найти утешение в темноте. Лежать рядом с Изабель и впрямь было утешением. Так я и лежал, слушая, как воздух входит и выходит из ее легких, точно волна какого-нибудь далекого океана. В какой-то момент наши мизинцы соприкоснулись в двойной темноте под пуховым одеялом, и на сей раз я не убрал руки, а представил, что я на самом деле тот, кем считает меня Изабель. И что мы связаны. Два человека, достаточно примитивных, чтобы заботиться друг о друге. Эта мысль успокоила меня и повела по меркнущей лестнице разума ко сну.

Мне понадобится больше времени.

Тебе не нужно время.

Я убью того, кого надо убить, не волнуйтесь.

Мы не волнуемся.

Но я здесь не только затем, чтобы уничтожать информацию. Я здесь, чтобы собирать ее. Вы сами так говорили. Уровень математических познаний поддается мониторингу через галактики, я это знаю. Но я говорю о нейровспышках. Такие данные можно отследить только здесь, на Земле. Чтобы мы лучше понимали, как живут люди. Здесь уже давно никто не бывал, по крайней мере по человеческим меркам.

Объясни, зачем тебе для этого дополнительное время. Времени требует сложность, а люди примитивны. Их загадки элементарны.