Девушка провела над телом Саши веником, разгоняя пар, потом распаренным веником пошлепала по телу. И такая расслабуха на Сашу напала, что он едва не уснул.
– Переворачивайся.
Саша вынырнул из дремы, перевернулся. И все бы хорошо, но когда перед лицом его колышутся две тугие девичьи груди, смотреть на это спокойно нельзя. Саша почувствовал, что еще немного – и он не совладает с собой.
Только девчонку обижать нельзя. Она его приютила, кормит. И нельзя отвечать на заботу черной неблагодарностью. Саша прикрыл глаза, но все равно – Олеся то бедром его коснется, то грудью невзначай.
– Ну как?
– Здорово! Теперь давай – я тебя.
Олеся улеглась на полку. Ой, блин, хоть глаза выколи! Фигура – гитара! Саша едва не замычал от вожделения. Но веником исправно помахал, потом огладил, затем пошлепал… Кожа на спине Олеси из розовой сделалась почти красной. А уж когда Олеся на спину перевернулась… Он и это выдержал. С трудом, но выдержал.
Они обмылись в мыльне. Саша чувствовал себя помолодевшим. И с кожи вроде как панцирь сняли.
– Горячей воды много осталось, – заметила Олеся. – Ты белье в предбаннике оставь, я простирну. Негоже в грязном белье после баньки ходить. Ты в избу иди, я там тебе отцовское белье приготовила.
Саша обтерся полотенцем, натянул брюки, телогрейку на голое тело и бегом – в избу. Там на лавке он нашел чистое исподнее – рубаху бязевую и кальсоны. Мужские трусы в деревнях только после войны увидели, а до тех пор носили кальсоны, называемые иногда подштанниками.
Он оделся и почувствовал себя на седьмом небе. Сам чистый, белье чистое! Все-таки для солдата на войне баня – первое дело. Есть дают – пусть и не сытно, но относительно регулярно. Стригут – хотя бы раз в месяц. А с баней туго. Попробуй в полевых условиях нагреть воды на роту или на целый батальон!
Олеси не было. Саша прошел в комнату, улегся на кровать. Спал он уже на ней однажды, правда – давно. И сейчас, едва улегся, сон его сморил. И так хорошо у него на душе было, как он давно себя не чувствовал.
Проснулся он оттого, что рядом кто-то лежал и сопел потихоньку. Повернул голову – Олеся. Саша полюбовался лицом ее. Кожа чистая, нежная, как будто изнутри светится; волосы длинные, густые, устлали подушку. Губы приоткрыты, и видны ровные зубки. Красавица! В Москве на такую сразу бы клюнули затасканные донжуаны, да и он бы не пропустил, постарался бы познакомиться.
Александр глубоко вздохнул. Олеся проснулась.
– Извини, что рядом улеглась – так захотелось к сильному мужскому плечу прижаться. Устала я одна. Все самой приходится. Ты надолго?
– Я же говорил – до весны.
– Оставался бы ты навсегда.
– Ты же комсомолкой была и должна понимать – врага с земли нашей гнать надо, разбить наголову. Тогда и вернуться можно.
– Когда это будет? – с тоской в голосе сказала Олеся. – Я к тому времени старая уже буду.
– Так и я не молодею.
– Ты… – Олеся помолчала, подбирая слова, – …надежный, вот.
– Закончить войну надо, Олеся. Добьем немца – вернусь за тобой, в Богдановку эту, Богом забытую, заберу тебя в Москву. Эх, заживем!
– Расскажи, какая она, Москва?
– Большой город, суетный. У вас в деревне все друг друга знают, здороваются. А у нас в подъезде – и то не всех знаешь.
– Ты где до войны работал?
– В метро, машинистом.
– Покажешь мне метро? Говорят, там так красиво!
– Красиво. И покажу, и прокачу.
– А живешь где?
– Квартирка у меня там. Небольшая, однокомнатная, но своя.
– Мало одной комнаты.
– Мне хватает. Зато с удобствами: ванная, туалет, кухня. Открыл кран – горячая вода, мойся сколько влезет. Не то что у тебя: пока баню натопишь, сам вспотеешь.
– Слышала я об удобствах городских. Думала – не у всех они. А ты – машинист в метро, а удобства есть.
– Эх, Олеся! Много чего ты не видела. Кино, телевизор, книги – красота. – И запнулся. Про телевизор говорить не стоило. Но Олеся на его ошибку не обратила внимания.
– А кем ты меня в Москву возьмешь? – неожиданно спросила она.
– Женой, конечно! – удивился Саша.
– Правда? Я тебе нравлюсь?
– Правда, как перед Богом! Ты девочка чистая, в городе таких поискать еще надо.
Олеся замолчала. Каждый думал о своем. Саше было немного стыдно перед девушкой. Она и в самом деле ему нравилась. Но жизнь у него непредсказуемая, рискованная. Любой удачный выстрел паршивого немца – и маленькая пулька оборвет ее. И времени у него – только до весны. А там снова будет вредить немцам, уничтожая их и технику. Потому что-то обещать девочке и давать ей клятвы он не стал. Останется жив – вернется, нет – поплачет она, потоскует и в конце концов обидится, решит, что забыл, другую кралю нашел.
Меж тем Олеся стянула с себя ночную рубашку, в которой была после бани, прижалась к Александру жарким телом и обняла. Ну не чугунный же он, взыграло мужское начало! Стал ласкать – сначала медленно, затем темпераментнее, потом и вовсе неистово. Олеся под его руками и языком лишь постанывала.
Все случается по воле Божьей, и ни один волос с головы человеческой не упадет без его соизволения. Вот и между молодыми людьми произошло все то, что могло произойти между мужчиной и женщиной.