Тросовый талреп

Перед «Пальмирой» мелькали голубые огоньки. Еще больше огней сияло чуть поодаль. Многоцветные гирлянды окружали светящиеся буквы: «Прогулки по озеру». Громкоговоритель почтительно извещал: «Внимание, дамы и господа, это последнее приглашение». Освещенная дорожка вела к огням на воде. Там стоял большой, устаревшего типа прогулочный пароходик, вроде того, который помог нам с Джорджем выиграть гонку. На передней и боковых палубах матросы уже отпускали причальные тросы.

Я припустился бегом. Лица поворачивались ко мне, бледные, словно луны, в этих сумерках. Горячий ветер бил мне в лицо, мои каблуки звонко стучали по дощатому настилу трапа. Какой-то мужчина в униформе возник впереди, он раскинул руки и кричал, что посадка закончена. Я всем своим весом угодил ему в живот. Он с треском проломил ограждение сходного трапа. А потом передо мной оказался конец трапа, полоска воды с волшебными отражениями света и борт пароходика, удаляющийся прочь.

Я с разбегу перемахнул через эту полоску, перелетел через перила и приземлился среди человеческих ног. Они отпрянули. А водная брешь разрасталась. И в этом было ощущение безопасности, чувство изоляции, которое вы испытываете на судне, когда от него удаляется земля. Под огнями рекламного объявления о прогулках по озеру застыл мой преследователь. Он уставился на пароходик, и его глаза следовали за мной, пока не превратились в подобие пустых глазниц на какой-нибудь маске инков.

Мне надоело наблюдать за ним. Пускай там и торчит до возвращения пароходика. Я пробился через толпу пассажиров к противоположному борту. Народу здесь было поменьше. Можно подышать с облегчением. Можно даже поразмышлять в спокойной обстановке.

Вебер мертв. Он мертв потому, что его видели беседующим со мной. Они не упускали никаких шансов, эти люди. Когда пароходик вернется к пристани, они будут ждать меня с каменными лицами и тенями во впадинах глаз.

Огни на берегу стали уплывать в сторону — судно повернуло. Ветер теперь дул вдоль палубы, горячий, как из пароходной топки. Я понял, что мне надо пойти наверх, в рулевую рубку, и попросить капитана связаться по радио с полицией, чтобы меня встретили на пристани, когда я вернусь обратно. Мне, конечно, придется рассказать всю свою историю. Они ее проверят, и на этом все закончится.

Если они мне поверят. Но это был единственный мой шанс, и должен им воспользоваться.

Я сделал глубокий вдох. Большинство пассажиров ушли внутрь спасаясь от ветра. Я направился к рулевой рубке.

Я успел заметить чью-то руку и в ней что-то, метившее мне в голову. И успел сделать рывок. Эта штука только скользнула по щеке и обожгла Сильная боль перечеркнула ночь красной дымкой. Я упал и покатился. Что-то тяжелое врезалось мне в ребра. Я скрючился, пытаясь приподняться. Боль ревела во мне, но я отчетливо видел силуэт мужчины на фоне приближающихся городских огней. Его плечи начинались прямо от ушей. Мансини!

Я прижался спиной к перилам. Он занес руку для нового удара. Позади меня и подо мной находилась еще одна палуба, отделенная от пассажиров перилами, где стоят причальные тумбы для швартовки и лебедка. Я перекатился через перила, шмякнулся всем своим весом на стальную обшивку и проворно заполз за лебедку. Раненая щека болела и горела. Что-то мокрое стекало за воротник. Силуэт Мансини появился у перил. Сейчас опять прицелится и метнет в меня свой нож.

Но вместо этого Мансини ухватился за перила и перемахнул через них бесшумно, словно огромный кот. Лебедка оставалась для меня единственной защитой. Наверху показались у перил чьи-то головы. Я закричал по-французски:

— На помощь!

Но головы не пошевелились. Пассажиры флегматично наблюдали, чем мы тут занимаемся.

Мансини одним прыжком очутился на верху лебедки. Я отскочил в сторону, попал ногой в кольцо причального каната и грохнулся на палубу.

И что-то прокатилось у меня под рукой. Что-то круглое и деревянное. Я вцепился в какую-то измочаленную рукоятку. Багор? Багор!

Я дернул его на себя в тот самый момент, когда Мансини предпринял новую атаку, прыгнув с верха лебедки. Стальной крюк вонзился в моего врага как раз под левой ключицей. Другой конец багра заклинило в палубе. А крюк, должно быть, продрался сквозь ребра и намертво застрял. Мансини визжал от боли. Зажглись какие-то новые огни.

Внезапно вся небольшая палуба оказалась залитой ослепительным голубоватым светом. Он сверкал в белках глаз Мансини и на грязно-красном пятне, из которого торчал багор, словно закусочная палочка из сосиски. Мансини оторвал от палубы заостренную доску. И пошел на меня, похожий на краба. Я осторожно отступал по кругу.

Одно я понимал со всей беспощадной ясностью: мне надо уничтожить его прежде, чем он доберется до меня, потому что уж он-то наверняка меня убьет, как убил Вебера. В этом не было никакого сомнения. Потому-то я и кинулся на него со всем своим отчаянием. Мое плечо угодило ему прямиком в грудь. Он отлетел и с воем рухнул за борт в черную воду. Туда, где гребной винт вспенивал ее до белизны.