Тросовый талреп

Сейчас этот кабинет не выглядел моим. Он принадлежал какому-то незнакомому человеку. На письменном столе царил ужасающий порядок. Пахло свежей полировкой и старыми бумагами. Я остановился в дверях в шоке от того, что этот кабинет для меня слишком мал, слишком темен и воздуха в нем совершенно недостаточно.

Но довольно скоро все снова стало знакомым. Сирил обнаружил меня застывшим на краю ковра и пихнул мне прямо под нос стопку бумаг. Мой клерк, невысокий и пухленький, был в черном пиджаке и полосатых брюках, у него была гладкая кожа человека, который никогда не бывал на свежем воздухе, если только не считать его ежегодного путешествия в Уэстон-Супер-Маре. Садовая улица была жизнью Сирила. Здесь он сделался завзятым циником, с этаким высокомерным моральным кодексом, состоявшим в том, что у него никогда не было никаких колебаний по поводу необходимых фирме компромиссов.

— Что-нибудь опасное? — спросил я, указывая на бумаги.

— Шлак, мистер Гарри, — ответил он.

«Шлак» означает всякий хлам, который необходимо подписать, но совсем не обязательно читать. Я нацарапал свои подписи, а тем временем Сирил рассказывал мне, что происходит. Происходящего оказалось очень немного, поскольку на дворе стоял июль, и большинство моих клиентов отправились отдыхать, что к концу года должно было добавить мне кучу новых дел.

— Леди Давина ожидает в приемной. — Сирил поджал маленький красный ротик, чем и выразил свое отрицательное отношение к Давине. Но он прекрасно понимал, что она платит нам немыслимые гонорары.

В коридоре за дверью послышалось щелканье каблуков по линолеуму, и высокий голос женщины из высших слоев общества выкрикнул:

— Сирил! Сирил, да чтоб вас!

— Я полагаю, что их милость уже здесь, — сказал Сирил, невозмутимый, как розово-желтый китайский божок.

Давина вступила в кабинет. Очень высокая яркая блондинка, с полным ртом плотоядных зубов, с высокими скулами, беспощадная, как Чингисхан. Блестящие зеленые глаза, ноги танцовщицы, а в целом — вид росомахи в период течки.

— Дорогой, — сказала она. Она всех называла дорогими. — Я истосковалась, дожидаясь встречи с тобой.

Я отступил, укрывшись за свой письменный стол.

— В самом деле? — сказал я.

Кабинет теперь уменьшился до малой точки.

— Да, — продолжала она, говоря, как всегда, многозначительно. — Что ты проделал с Ви?

Я сообщил ей, что Ви находится в Пултни.

— Я знаю, — сказала Давина. — Она мне звонила вчера. Оказывается, ты оставил с ней какую-то смотрительницу. Судя по ее голосу она в отчаянии.

Давину я знаю достаточно давно. Не было никакого смысла объясняться с ней насчет Фионы.

— В этой ситуации не было выбора, — сказал я. — Либо она проведет некоторое время в отчаянии, либо ей навсегда придется проводить время в могиле.

Последнее слово обрушилось на Давину с тяжестью свинца. Она театрально вздрогнула и воскликнула:

— Ах!

Затем швырнула на стол свою большую сумочку от Гуччи и скрестила ноги. При этом ее бедра обнажились до самого верха.

— Я готова на решительные действия, — объявила она. — Я встречаюсь с Сиреной у Арнольфини.

— Ты помнишь, как мы были на Тортоле, снимались там в кино? — спросил я.

— С этим несчастным старым педиком Хадсоном, — сказала она.

— Там был один человек, — продолжал я. — Такой большой парень, со светлой бородкой. Курт Мансини.

Она нахмурилась, вцепившись красной клешней ногтя в красную подушечку своей нижней губы. Потом сказала:

— О Бог мой! Этот...

— Тебе известно, что он там делал? — спросил я.

— Он выглядел этаким денежным мешком. Но ему нравилось общаться с разной шпаной. Ну, ты знаешь этот тип. Позолоченные кредитные карточки «Американ экспресс», а с другой стороны — все еще тянет к индейской борьбе. Я думаю, что сначала он был педиком.

— Сначала?

— Ну, у каждого ведь постоянные приемы, — сказала она. — А у него нет. Не очень, во всяком случае. Но ему, безусловно, нравилось причинять людям боль.

— Но что же он все-таки делал?

Она пожала плечами.

— Бог его знает. Он просто, так сказать, крутился там повсюду. И всегда разговаривал по углам с этим парнем, Томом Финном, а потом увивался за девицами на побережье. Но, говоря по правде, увивался как-то по-подлому.

Она взяла свою сумочку и поменяла позу.

— И больше ничего? — спросил я. — А у тебя нет никаких соображений, на кого он работал?

— Никаких, — сказала она. — Между прочим, что ты там устроил у Джулио?

— У Джулио? — переспросил я.

— Ну, не дурачься. Ты же знаешь. У моего Джулио.

— Ничего, насколько мне известно.

— Он сказал, что ты ворвался в его салон вчера и устроил скандал.

Я вспомнил того мужчину с черными усами в парикмахерской.

— Так это был Джулио? — Я рассмеялся.

И рассказал ей про Ви и про Эрика.

— Это похоже на Джулио, — сказала Давина. — Он веселый и властный.

В комнату вошел Сирил.

— Сообщение по факсу, мистер Гарри. Прошу извинения, ваша милость.

— Черт их подери! — проворчал я.

Я должен быстрее добраться до Шотландии. А Сирил, как нарочно, старается оплести меня конторской рутиной. Я мельком взглянул на факс.

— Там что-нибудь не в порядке, мистер Гарри? — озабоченно спросил Сирил.