Тропою испытаний

Никто из нас еще не успел повернуться на другой бок, как пролетела ночь. Тихое утро слабо сочилось сквозь стены палатки.

-- Гляньте-ка, братцы, снегу-то навалило сколько! -- сказал Василий Николаевич, расстегивая вход. -- Пожалуй, не выбраться нам отсюда с нартами.

-- Считай, без малого сутки идет, должен бы кончиться, -- отозвался Александр.

Я вылез за дровами. Густыми хлопьями валит перенова (*Перенова -только что выпавший снег). Обмяк ночной мороз. Разлилась по горам теплынь. Дремлет лес, чутко прислушиваясь к шороху падающего снега. На пнях выросли снежные папахи, тяжелые гирлянды снега опоясали темно-зеленые ельники. Под тяжестью кухты (*Кухта -- комки снега на ветках) арками наклонился молодой тальник.

Подождали до десяти часов -- погода не изменилась, решили выбираться из ущелья. Свернули палатку, уложили груз и начали спускаться к реке. Вершины гор прячутся в снежной завесе непогоды. Затаились под снегом россыпи, пустоты, лыжи гнутся лучком и глубоко тонут в мягкой перенове. В полдень свернули с прямого Удюма, пошли на подъем, и лямки не замедлили напомнить о себе. Укоротились шаги, взмокли спины. Под тяжестью будто притупились полозья нарт. Поздно вечером мы добрались до знакомого ельника и тут расположились на ночевку. А снег сыплет и сыплет.

В полночь в ущелье прорвался ветер. Зашумел в смутной тревоге разбуженный лес. Старые ели тесно сомкнули Вверху густые кроны. В темном небе бесшумно дыбятся тучи, бросая на землю остатки снега.

Мы не спим. Ветер полощет борта палатки, прорывается в щели, забивает дымоход, дым из печки расползается по палатке, душит нас. Василий Николаевич и Александр встают, одеваются и долго стучат топорами, устраивая заслон для трубы.

-- Кучум места себе не может найти, в снег зарывается. Как бы это все пургой не кончилось, -- говорит Александр, плотно застегивая вход в палатку.

Хотя пурга и не разыгралась, погода наутро оставалась хмурой, тяжелой.

Подъем на перевал отнял у нас много сил, и день показался невероятно длинным. Натруженные плечи не расправляются, отяжелевшие ноги шагают по инерции.

К исходу дня мы с трудом добрались до места своей прежней стоянки на Мае. Поставили палатку, напилили дров. Пока варили ужин, Кучум сидел поодаль от костра, навострив уши и настороженно поглядывая на реку.

-- Какого лешего он там видит? -- сказал Василий Николаевич, всматриваясь в сумрачную долину. -- Разве медведь где шараборит?

Нигде никого. А кобель, сделав несколько прыжков вперед, вдруг замер в напряженной позе, устремив глаза на край мари. В это мгновение из леса выкатился какой-то комочек и застыл черной точкой. Кучум медленно повернул ко мне морду, как бы спрашивая: "Видишь?" -- и завилял хвостом. А комочек вдруг рванулся к нам и запрыгал мячом по мари.

-- Собака, -- шепотом произнес подошедший Василий Николаевич. -- Откуда она взялась?.. Да ведь это Бойка! Ей-богу, она!

Действительно, к нам мчалась Бойка. Кучум кинулся ей навстречу, мать и сын столкнулись и начали лизать друг другу морды. Затем Бойка, выгибая спину, прижимаясь к земле, ластясь, приблизилась к Василию Николаевичу. Не сводя с него умных глаз, она ждала хозяйской ласки. Растроганный Василий Николаевич присел перед собакой, губы его расплылись в улыбке.

-- Откуда ты взялась, дуреха? Соскучилась... -- ласково ворчит он, обнимая Бойку, которая льнет к нему, лезет мордой под телогрейку.

Сколько в этих движениях доверия и преданности!

Потом Бойка бросается и ко мне, ластится, тычется в лицо, повизгивает, но уже не так горячо.

-- Наши едут! -- кричит Александр Пресников, показывая на лес.

По следу Бойки на марь выходят на лыжах Геннадий, за ним Улукиткан ведет караван.

-- Радиостанцию везут -- наверно, срочное дело есть, -- говорит Мищенко, всматриваясь в приближающуюся группу.

-- Знамо дело, попусту не погнали бы оленей по такому снегу, -заключает Александр.

Наконец обоз подошел к палатке. Мы поздоровались.

-- Далеко ли бредете? -- спросил Василий Николаевич.

-- Человеку даны ноги, чтобы он долго не сидел на одном месте, -спокойно ответил Улукиткан.

-- Нет, вы только послушайте! -- воскликнул Геннадий. -- Остановились мы километрах в двух отсюда, за лесом, оленей отпустили, снег утоптали под палатку. А Улукиткан говорит:

"Однако, неладно таборимся -- наши близко ночуют". -- "Как-то ты узнал?" -- спрашиваю. "Дым, -- говорит, -- разве не слышишь?" Понюхал я воздух -- вроде ничем не пахнет. А он ругается: "Зачем с собой глухой нос напрасно таскаешь? Давай запрягать, ехать будем". Я стал было отговаривать его: дескать, может, только показалось тебе. А он свое: "Надо ехать". Запрягли, тронулись, я впереди. Выхожу на марь, смотрю -- действительно палатка стоит, дымок стелется; понюхал -- не пахнет. Когда уже вплотную подошел, только тут и учуял запах дыма... Вот ведь какой старик!

-- Мой нос, правильно, кругом слышит, а твой только насморк знает, -засмеялся Улукиткан и стал распрягать оленей.

-- Какие вести? -- нетерпеливо обращаюсь к Геннадию.