Тропою испытаний

В эту холодную, чужую ночь многоярусные ели были нашим убогим жильем, костер и хвойное ложе -- удобством, кипяток с хлебными крошками -- пищей. Вместо беседы -- тяжелое раздумье о будущем. "Жалким станет тот, кто в борьбе потеряет надежду, его покинет энергия. Ненужным, чужим он окажется среди друзей", -- вспомнил я вдруг житейскую истину. И во мне забурлила горячим ключом решимость идти против всего -- и своей судьбы, и безжалостной природы, и времени, -- лишь бы только выпутаться из этого проклятого плена и вывести Улукиткана.

-- Смотри погода, ладно ли будет завтра? Да не ушли бы олени далеко, -говорит сиплым голосом Улукиткан.

Я вышел на берег. Ночь рождалась в томительных сумерках. На востоке в тусклой позолоте неба грозно дыбились тучи. С ближних мысов, сбегающих уступами к реке, давил туман. Купури, немного присмирев, скользила у моих ног притомившимся зверем.

-- Наверно, дождь будет, тучи идут с востока, -- сказал я, вернувшись.

-- Дождь, говоришь?.. -- удивился Улукиткан. -- Крикни погромче, я послушаю -- может, узнаю, -- попросил он.

-- Ку-уй! -- крикнул я.

"Куй... куй... куй..." -- отовсюду откликнулось сторож

кое эхо.

-- Слышишь, далеко отзывается -- хороший погода будет,-- сказал старик, успокоившись.

Напрасно я пытаюсь уснуть. В голове клубок неразгаданных мыслей. Как мать в забытьи слышит малейший шорох дитяти, так и я без слов стал чувствовать и понимать желания Улукиткана. Он хочет что-то сделать без меня, прислушивается -- сплю ли я, вздыхает, не знает, куда деть руки. Я нарочно начинаю тихо храпеть. Старик настораживается, вытягивает длинно, по-гусиному, шею, вытаскивает из-под шкуры бердану. Он продолжает смотреть незрячими глазами поверх костра куда-то в темноту, а сам ласково, по-детски ощупывает ружье, поворачивает его вверх "брюхом", достает нож и только теперь склоняет над ним тяжелую голову. Он силится что-то вырезать на ложе под скобой, но руки дрожат, силы покидают его, и старик, не преодолев немощь, валится на землю... Я встал, укрыл его шкуркой, убрал нож и, подняв бердану, увидел на ней рядом со скобою два креста. Один был вырезан давно, второй только что. Несомненно, это был условный знак чего-то трагического, но чего, я отгадать не мог.

II. Человек в капкане. Мы обманули злого духа. Караван спускается к Джегорме. Не ходи напрямик по незнакомой тайге. Над Джегормою солнце!

Утром Улукиткану стало легче, и все-таки слабость еще не покидает его. Морщинистый, худой, весь в синяках, с потухшими глазами, он горбит спину над чашкой брусничного чая и медленно жует лепешку, откусывая от нее крошечные дольки. Я смотрю на него, жду, что вот-вот он сейчас поднимет усталую голову и начнет упрекать меня за вчерашний день, за неосторожность, за голод, за боли в спине, в ногах. Но старик молчит, и от этого мне еще тяжелее. Значит, другие думы тревожат его.

-- День хороший, птица рано проснулась, надо идти, -- говорит он. -Может, дождик будет, тогда не выберемся.

-- Куда я тебя, больного, поведу?

-- Не наше тут место, чужой табор долго не греет. Пока Улукиткан не потерял память и пока у него еще работает язык, чтобы рассказать тебе, где лежит путь, надо идти, понимаешь? Ворон не угадал: смерть еще не взяла меня, подождет. Но идти пешком или сидеть в седле я не могу, все болит. Ты сруби две тонкие жерди, я научу тебя, как сделать дюгувун (*Дюгувун -- носилки), и два оленя повезут меня... Если ничего не случится, на четвертый день будем у своих. Может, хватит сил довести тебя до Джегормы... Другой раз ты сделаешь по-своему, а сейчас, поверь старику, надо идти.

-- Хорошо, пойдем... Скажи, Улукиткан, что обозначают вырезанные кресты на ложе ружья?

-- Кресты?.. -- насторожился Улукиткан, но, помолчав, ответил: -- Их теперь два -- столько раз я видел смерть.

-- Расскажи, дорогой, как это было...

-- Смотри... -- И он протянул ко мне костлявые кисти рук ладонями вверх.

Его изуродованные подагрой пальцы почти не разгибались. Но в этом ничего нового не было, эти старческие руки много раз вызывали во мне грустное чувство. Но старик опять повторил:

-- Смотри...

И я вдруг увидел на его ладонях следы давно заживших ран в виде светлых пятнышек, расположенных симметрично в один ряд.

-- Тут тоже смотри, -- старик перевернул руки ладонями вниз.

Такие же пятнышки я рассмотрел и на их тыльной стороне. Создавалось впечатление, что это были когда-то сквозные раны. "Чем же они сделаны? Почему симметричны?" -- думал я. И вдруг пришла разгадка:

-- Капкан?!

Улукиткан утвердительно кивнул.

-- Первый раз умирал я давно, еще молодой был. С тех пор много раз приходила и уходила зима, молодые деревья успели состариться. Далеко ушла и моя тропа от того проклятого места. Не будь тогда мне счастья, теперь бы не мучился со мной.

Мы оба умолкли. Было дьявольски холодно. Я подбросил в огонь дров, сел поближе к старику.