Тропою дикого осла

Поймал бабочку Oeneis budda на рекордной высоте — почти 6000 м. Странно, что ночи здесь не очень холодные — на Памире на такой высоте давно бы дал дуба.

Погода неустойчивая — то и дело льет дождь. Фауна совсем непуганая, звери подпускают на 50-100 м и неторопливо убегают: оронго — танцующей иноходью, дзерены — длинными скачками, чьянги — звонким галопом, дикие яки

— тяжелой рысью, медведи-пищухоеды — походкой пьяного матроса, а курчавые зайцы не убегают вообще. На одного я в буквальном смысле наступил. Птицы не боятся залетать в гнезда и кормить птенцов-слетков в двух шагах от меня. Гнездятся они в основном в норах пищух. Осторожны только волки, архары и сокола-шахины.

21.07. В подобном маршруте каждая вещь — маленький друг, потеря которого — серьезная неприятность. Потерял ручку и кепку. Бедный нос! Ручка есть другая.

Весь день шагаю от поселка Цоч„н вверх по реке к перевалу через Гандисышань (старое название — Трансгималаи). Я уже настолько привык к высоте и дальним переходам, что прохожу 60 км с набором высоты 600 метров и почти не устаю. Ночую у озера с огромной колонией горных гусей — всю ночь не давали спать. Видел падение метеорита, почему-то ярко-зеленого цвета (точнее, света). До земли он не долетел, взорвался. Под утро выпал снег — почти четверть метра.

22.07. Снег испарился на солнце к полудню. Едва зашел в палатку пастухов тяпнуть тибетского чая (кажется, я единственный путешественник, которому он нравится), как меня догнал грузовик с тремя австралийскими туристами в кузове. Типовой разговор с шофером на смеси тибетского и китайского:

— Та-ши-де-ле, коре! (Здравствуй, друг!)

— Та-ши-де-ле.

— Лхадзе ма? (В Лхадзе едешь?)

— Лах-со (Да).

— То-ла? (Сколько?)

— Ибай квай (100 юаней).

— Ла-мех, эр-чи (Нет, 20).

— Лю-чи (60).

— Сань-чи (30).

— У-чи (50).

— Хао, та-чи-чен (Хорошо, спасибо).

Поехали. По пути — красивые озера, маленькая долина гейзеров и ледники. Выезжаем на южную дорогу из Али в Лхасу. Ночуем в маленьком монастыре, переоборудованном в ночлежку.

23.07. Здесь совсем другая страна — глубокие ущелья, нормальная трава, ячменные поля, ивы вдоль арыков, глинобитные домики с орнаментом, сторожевые башни на скалистых отрогах и масса птиц, из них самая красивая

— черношейный журавль. Это Цанг — Южный Тибет.

Мы пересекли на пароме Цангпо (верхнюю Брахмапутру), проехали развилку на Катманду и Эверест, и вот я схожу на очередной развилочке и иду 26 км до поселка Сакья, куда добираюсь уже к вечеру. После бескрайних равнин, населенных убогими кочевниками, первый из центров тибетской культуры выглядит настоящим чудом.

В Тибете есть две группы буддийских сект — старые (красношапочные) — Ньингмапа, Кагьяпа и Сакьяпа; и новые (желтошапочные), из которых главная

— Гелукпа, в просторечии ламаисты. Желтошапочные секты возникли в VII-IX вв, вероятно, под влиянием несторианства. Сейчас передо мной монастырь Сакья, центр Серой секты, Сакьяпа.

Представьте себе реку, текущую под высоким скалистым обрывом. Все скалы облеплены серыми и коричневыми кубиками домов со слегка сходящимися стенами и плоскими крышами. На более пологом берегу — белые домики с черной окантовкой окон и флажками на крышах, а среди них — нечто вроде кремля с четырьмя высоченными квадратными башнями по углам. Внутри высоких стен — храм с золочеными фризами и кельи монахов. Все окрашено в серый цвет с парами вертикальных полос — белой и красно-коричневой. В храме — сплошь золото, ярчайшие фрески с очень сложными сюжетами и тысячами фигур, невероятно красивые гобелены и прочие чудеса.

Более веселой и приветливой публики, чем здешние монахи, я еще не видел. Ну конечно, я здесь первый «урусу», и меня представляют главе секты, настоятелю монастыря. Вылитый персонаж средневековой китайской гравюры «Пять добрых богов — веселых старцев». Ночую в келье. В окне — луна в первой четверти, светящиеся окошки на верхних этажах башен и перезвон колокольчиков на ветру. а ночь теплая, хоть и 3800 м.

24.07. Еду попуткой в Шигацзе. На перевале мотор перегрелся, и пришлось заливать в радиатор чанг — тибетское пиво, нечто среднее между хорошей брагой и плохой медовухой. Шигацзе — прелестный городок. Первый раз вижу место, где тибетцы заходят в китайские ресторанчики и наоборот, а китайский и тибетский кварталы не разделены. Над городом, под скалистой горой — сказочный дворец монастыря Лабранг. Это второй в мире по значению ламаистский монастырь и летняя резиденция панчен-ламы, своего рода вице-короля ламаистского мира.

Вхожу в ворота и поднимаюсь по крутому мощеному двору к золотым крышам храмов. — Хэллоу! — кричат монахи. — Та-ши-де-ле! — Where are you from? — У-ру-су.

Что тут началось! Последними российскими гражданами в Шигацзе были буряты Гамбоев и Цыбиков, но про них за 90 лет все забыли. Я удостаиваюсь аудиенции у настоятеля. Он такой же симпатяга, как все ламы. Рассказываю ему про Кирсана Илюмжинова, провозгласившего Калмыкию буддистской республикой. Потом переводчик, монах лет 12, ведет меня в сокровищницу монастыря.