Тропинки, пути, встречи

Три дня назад я послал Вам рукописи и письмо, письмо слишком поспешно написанное, а потому несколько безграмотное. Но — что всего неприятнее — я назвал Вас Михаилом Александровичем, а не Михаилом Алексеевичем. Я очень, очень этим расстроен, ибо Вас могла покоробить эта мовэтонная [sic] небрежность.

Объясните это как угодно — некоторой неразумностью, временным затемнением сознания под влиянием Вашего письма — но мне было бы страшно больно, если бы Вы объяснили это именно «мовэтонной небрежностью». Моим маленьким оправданием может служить только одно: слово «Алексеевичем» было написано Вами немного неразборчиво, и я прочел «Александровичем». Теперь я понял ошибку. Всё это на меня неприятно действует и потому, что Ваша фраза — «зовут меня Михаилом Алексеевичем» — меня необыкновенно растрогала. Казалось, что Вы мне протягиваете руку… И в ответ на это — неоправды- ваемая, почти абсурдная небрежность. К стыду моему, надо сознаться, что вообще я очень скверно владею т. н. эпистолярной формой, вместо одного письма пишу три и, таким образом, и время у Вас отнимаю.

Приношу Вам мои искренние извинения и прошу простить всю мою бестактную невнимательность.

С искренним уважением

Виктор Мозалевский[11].

Названная в предыдущем письме дата предстоящего отъезда из Киева — 23 мая — обозначала окончание целого этапа его жизни: по неизвестным нам причинам он вынужден был, оставив предпоследний курс юридического факультета Киевского университета, перевестись на такой же факультет в Москву (его здешнее личное дело будет заведено 7 июня 1912 г.[12]). Еще два месяца спустя он предпринял то, что в начале 1910‑х гг. проделывал едва ли не каждый молодой московский поэт, принадлежащий к определенному направлению, а именно — написал письмо Брюсову, приложив к нему набор своих ювенилий:

Милостивый Государь!

Прежде всего я глубоко извиняюсь, что отнимаю у Вас время своим письмом и своими рукописями. Я бы никогда не стал посылать своих вещей, если бы о них не отозвался хорошо Михаил Алексеевич Кузмин (я говорю это о «Вивее» и стихах). Вам покажется, видно, очень странным, с какой стати я посылаю их сейчас Вам? Но я не знаю — я нигде не печатался, не имею понятия, куда бы я мог направить свои вещи. И очень бы просил Вас, Милостивый Государь, если Вам будет угодно, а, главное, нетрудно, прочесть их и посоветовать мне, как с ними быть?

Я еще раз почтительно извиняюсь перед Вами, но, может быть, моя молодость и неопытность послужат некоторым основанием для того, чтобы Вы снисходительней отнеслись к просьбе моей.

С уважением Виктор Мозалевский.

Москва Малая Бронная 4 кв.15[13].

В печатаемых ниже мемуарах Мозалевский склонен ретроспективно идеализировать случившиеся далее события: согласно его воспоминаниям, Брюсов, хотя сперва и показался ему суровым, впоследствии сделался приветливым и радушным — прочел предложенную рукопись и предложил бывать на литературных «четвергах». В действительности эти отношения наладились не сразу. Сперва Брюсов, изможденный самотеком рукописей, поступавших к нему не только как к некоронованному предводителю московских модернистов, но и по служебной линии (он возглавлял тогда литературный отдел «Русской мысли»), принял Мозалевского за искателя протекции в последней и манускрипты отверг, так что начинающему автору пришлось объясняться:

Милостивый Государь Валерий Яковлевич!

Приношу Вам свою благодарность за Ваше письмо. Я хотел было пойти к Вам сегодня, но не хотел беспокоить Вас.

Между прочим, я знал, что мои рассказы не подойдут к «Р[усской] М[ысли]», и я просил в письме Вас о следующем: не найдете ли Вы возможным устроить их в к[акой-]н[ибудь] альманах или ч[то-]н[ибудь] в этом роде.

Простите за беспокойство.

С уважением Виктор Мозалевский.

Малая Бронная 4 кв.15[14]

Впрочем, дальнейшая литературная судьба Мозалевского несет следы аккуратного и благотворного брюсовского вмешательства, в частности, явно по рекомендации Брюсова вчерашний студент становится членом «Общества свободной эстетики»[15] и даже получает приглашение прочитать свой рассказ на очередном заседании. Брюсов же, согласно воспоминаниям, познакомил Мозалевского с его первым издателем, А. М. Кожебаткиным, владельцем издательства «Альциона».

Уже утвердившись в качестве московского студента, Мозалевский вновь пишет Кузмину: к этому времени неловкость с «Михаилом Александровичем» была уже, кажется, преодолена и даже изящно обыграна адресатом, судя по ответной шутке:

М. Бронная 4 кв.15

Многоуважаемый Михаил Алексеевич!