Тропинка в зимнем городе

Мальчик закричал, обессиленно приник к деду всем телом, едва не теряя сознание. Тот мягко обнял его, похлопал по плечу, что-то ласково приговаривая.

Вдруг потянуло гарью, послышался душераздирающий скрежет: громадная сосна, под которой предлагал укрыться мальчик, разломилась пополам, ее живая белая плоть, прорвав золотистую кору, брызнула щепой, словно лоскутьями; вершина, рухнув, ткнулась острием в дрожащую боровину…

— Ах ты гляди, что творится, язви тя в корень! — сказал Солдат Иван осевшим голосом. — Сколько мощи у молнии… Может, в последний раз сей год сверкает, потому так и бесится. Хорошо, что туда не встали… И впредь запомни, если застанет тебя такая беда, не прячься под высоким деревом… Помню, в детстве, когда мы пасли коров, нас гроза под большую ель загнала — так едва живы остались…

Но если бы Ваня был здесь один, он непременно встал бы под то дерево. Непременно! И значит… Округлившимися глазами смотрел он теперь на опаленный разлом взорванной сосны.

— Может, не надо нам было из ельника подниматься сюда, дедушка? — спросил он, чтобы хоть разговором унять приступ страха.

— Надо было: сам ведь слышал, как за спиной скрежетало.

— Повалило там лес?

— Да. Погоди, вот стихнет — посмотрим, что там. В ельнике короткий дождик лучше, конечно, пересидеть. Но когда вихревая буря — ели запросто выворачивает, потому что корни их ближе к поверхности, чем у сосны.

— И это надо знать, когда идешь в лес, — вздохнул Ваня.

— Обо всем, внучек, обо всем надо знать… Давай-ка прижмись ко мне, чтоб не застыл. Ничего, переможемся… Гром-то, похоже, отходит. Вон уж и посветлее стало — глядишь, и распогодится вскоре. Разведем костер, обсушимся.

— Дедушка, молния в сырую сосну попала, а дым повалил — это как же?

— Добро, что так хлещет, и лес мокрый насквозь. Если б не ливень — не миновать пожара.

— Значит, иногда и от молнии загорается?

— А как же! От непогашенного окурка, случается, бор вспыхивает. А уж от такого огня и подавно… Но ты, гляжу, совсем продрог, парень? Надо бы обогреться… — Старик осмотрелся вокруг. — А чего нам, скажи, дожидаться вёдра? Давай теперь же и разведем костер, вон смолистый пень…

— Как же под таким дождем? Не займется огонь…

Однако нестерпимо хотелось тепла.

И дедушка уже шагнул к пню, доставая топор из кольца на лузане:

— Как же эдакому-то смольняку не загореться? Гляди: и высок, и дыроват, стало быть, дым будет тянуть аккурат как в трубу. И обуглен весь — видать, когда-то, может лет сто назад, тоже молния его спалила, — а через уголь никакая вода не проникнет. Погоди вот, сам увидишь — вспыхнет, как порох…

Старик топором обтесал уголь в изножье пня, и на самом деле — смолистый дух будто вырвался, на волю, разнесся по волглому от дождя лесу. Щепа отставала жирная, тяжелая, желтовато-красная, пропитанная смолой, будто маслом. Дед с внуком склонились над щепками, чтобы прикрыть их от дождя. Дедушка вырубил у корневища выемку, сгреб в нее мелкие щепки и сунул туда зажженную спичку. Смолистые стружки весело затрещали, запылал веселый огонь, начал расти, шириться, жадно обхватил более крупную щепу, а та со стоном и шипеньем покорно отдавалась власти огня, будто давно ждала этой минуты. Вскоре взмокшего лица, его груди коснулось тихое и ласковое тепло. Дыханье, спертое страхом, стало ровнее, и даже взбешенный лес перестал казаться таким страшным.

Огонь костра становился все жарче, он целиком обхватил очищенный от угля пень и — будто не было никакого ливня — полыхал, гудел, вздымая столбом черный дым.

— Горит — и раздувать не надо! — радовался Ваня.

…Когда, переждав непогоду, они спустились обратно в еловую ложбину, то увидели, что натворила стихия: тут словно кто-то прошелся широким покосом. Все до единой ели рухнули наземь, легли головами к бору, вздыбив корни в черных комьях земли. Свалило и те деревья, под которыми они недавно стояли…

— Гляди, Ванюша, как ураган потрудился, — сказал сокрушенно старик.

— Ой-ой! — только и ответил мальчик.

— Когда-то, помню, и мою охотничью тропу вот так же разворотило.

— Дедушка, — Ваня округлившимися глазами смотрел на вывороченный лес, — если б не ты, мне бы сегодня дважды гибели не миновать: и повал, и молния…

— Ну, помирают-то, мил дружок, всего единожды, — усмехнулся тот. — А потом, ведь ежели бы не я, ты б сюда и не пришел. А на другой раз учен будешь.

— Да, такое не позабыть.

Потом они обсудили, что им нынче делать дальше. Буря надолго задержала их, и если спускаться по берегу Черного ручья до избушки Тяна — засветло никак не успеть. Так что надо или заночевать в лесу, или спрямить путь по визирке, которая выведет их к Тян-реке, а там уж и рукой подать до жилья. Проводить вторую ночь в лесу, к тому же изрядно промокнув, не хотелось. И они решили: по визирке.

— Мы в другой раз еще поднимемся по Черному ручью, — сказал дед. — Нам те места надо получше прощупать. Лосиную петлю мы там видели, но еще неизвестно — сколько их всего понаставлено…

Эти попутные речи уже смутно доходили до Ваниных ушей. Теперь ему больше всего на свете хотелось очутиться в тепле да в суши.