Судя по всему, в этот раз загон шел как надо. Без неожиданностей. Правда, и пал пущен не такой, как в прошлый раз. Сильный и дымный. И место удачнее: слева овражек и бурелом; сразу им туда не свернуть, а сейчас уже поздно, сейчас всех их, рыжеволосых, неудержимо гонит собственная сила и паника. Все быстрее и быстрее. Туда, где смерть…
АГА!
Аймик вскочил на ноги, впитывая всем своим существом великий миг завершения Большой Охоты. Предсмертный рев мамонтов и человеческие крики взлетели на невероятную высоту, – и стадо, замершее на мгновение на краю бездны, в клубах пыли, смешавшихся с хлопьями черного дыма, обрушилось вниз под ликующие крики, переходящие в победное пение…
Аймик понял, что его губы сами выкрикивают слова охотничьей удачи, словно это и его удача. Он изо всех сил стиснул зубы, чувствуя, как краснеет – неудержимо до жара, до слез… Аймику казалось – такого стыда он не испытывал еще ни разу в жизни.
КОЛДУН. Вот кто виноват во всем – колдун! Этот Рамир… Теперь Аймику кажется – этот остролицый человек, колючий, словно боярышник, сразу же его невзлюбил. Но за что? Разве не он, Аймик, спас жизнь сыну вождя детей Сизой Горлицы? Разве не он, Аймик, пролил кровь за их Род?
Нет ответа. А между тем именно колдун, по словам Хайюрра, наложил запрет на участие Аймика в Большой Охоте. И что же дальше? Как быть? Ему, взрослому, сильному мужчине-охотнику, не больному, не увечному,
Невозможно, немыслимо.
…А ведь он, кроме всего прочего, еще и
Ата! Вот еще одно, что не перестает тревожить. Чем дальше, тем больше.
К местным порядкам он приспособился быстро. Да и не столь уж иные, эти порядки. Отец Хайюрра, молчаливый, спокойный, улыбчивый пожилой человек, искренне благодарный за спасение своего сына, ничуть не возражал, когда Ата оставалась в постели мужа до самого рассвета. Вначале даже подшучивал по этому поводу:
–
Все же Аймик старался не злоупотреблять гостеприимством вождя: чаще сам уходил к жене, чем приводил ее к себе… Так ли вел себя, как подобает у детей Сизой Горлицы? Как знать. Во всяком случае – старался. И женщины, похоже, не сплетничали чересчур, не насмешничали. И дети уже принимали как своего…
Потом стал чувствовать: что-то у них с Атой… не надломилось, нет, – стало меняться. Странно как-то меняться. Словно Ата стала отстраняться от него. Стыдиться, быть может… Ведь замечать это он стал не сразу; да что там, по весне, не раньше. И то долго не верилось; думалось – так, пустяки, случайность… Теперь уж глаза не закроешь, поздно… Ну вот хотя бы: он здесь один, и уже не впервые один, не то что прошлым летом, когда они бывали здесь вдвоем и только вдвоем. А теперь Ате и дела нет, где ее муж, каково ему…
И то сказать: у Аты пошла совсем другая жизнь. Она-то в стойбище детей Сизой Горлицы уж точно своей стала. Словно здесь и выросла… Или замуж вышла за одного из сыновей этого Рода. А может…
Эта мысль приходила все чаще и чаще. Помимо воли, помимо желания. ХАЙЮРР! Спасенный им и Атой, так долго, так настойчиво уговаривавший их оставить одинокое житье ради…