Тропа длиною в жизнь

…Да, это было нелегко. Совсем не то, что подогнать к краю обрыва огнем и криками целое стадо мамонтов – могучих, умных, осторожных, но… быстро впадающих в панику и уж тогда теряющих разум и волю. Так издревле охотятся на мамонтов сыновья Тигрольва и сыновья Ледяной Лисицы. Но чтобы убить одного избранного зверя, да еще самку, полную сил, – тут нужна особая сноровка. И большое мужество. Охотник, под прикрытием шкуры, измазанной мамонтовым пометом, должен подползти вплотную к намеченной жертве, прямо под ее брюхо, – и нанести копьем сильный косой удар в низ живота. Дело сделано… если только он сумеет при этом откатиться в сторону, улизнуть от мощных ног обезумевшего от боли зверя, не попасть под удар хобота или бивней. А ведь у жертвы есть еще и свои сородичи! Тут на помощь должны прийти спутники охотника-одиночки: постараться направить стадо в другую сторону.

Что и говорить, дело многотрудное. Тут, конечно, и сноровка нужна, но больше – охотничья удача. Помощь духов-покровителей. Ведь приключись даже не оплошка – малейшая случайность – и все, конец! Потому-то и выступают на такую охоту сыновья Тигрольва редко. Только в крайней нужде и только с согласия старейшин.

Аймик согласие получил, и духи ему способствовали. Но уже подобравшись к молодой мамонтихе, вдыхая ее запах, слушая спокойные вздохи и довольное хрумканье, он вдруг почувствовал жалость. И перед тем, как нанести Удар, прошептал: «Прости своего убийцу! Твои бивни и твое сердце очень нужны моей Ате! Нам обоим очень нужны!» И потом, два дня преследуя смертельно раненного зверя, безнадежно пытавшегося уйти от этой невыносимой боли, он снова и снова повторял: «Прости меня за то, что я убил тебя!»… Нет, любая другая охота легче, чем эта.

Аймик не рассказывал подробности охоты своей жене: женщинам не положено знать слишком много о мужских делах. Спросил только:

– Ты знала, что со мной все в порядке? Они должны были вернуться еще две ночи назад.

– Да. Заходил Сильнорукий. Он сказал.

(Сильнорукий. Бывший Крепыш-младший. Теперь он относился к своему дяде-ровеснику совсем не так, как в детстве.Даже там, в Мужском Доме, до Посвящения. Видно, знал, что рядом с ним – победитель волосатого единорога. У них даже что-то вроде дружбы стало складываться – там, в Мужском Доме, пока к Посвящению готовились. Потом все изменилось, о дружбе и речи нет, но Сильнорукий знает: победить единорога может не каждый…)

Аймик внимательно посмотрел на жену. Ему показалось: Ата чего-то не договаривает.

– Что-то случилось?

– Нет… Но… Только не сердись на меня, хорошо?

– Говори.

– Муж мой! Ведь такой амулет… Говорят, он может принадлежать только вашим сестрам. Или дочерям Ледяной Лисицы.

(Вот оно что. Когда они преследовали несчастную мамонтиху, никак не желавшую умирать, его спутники поглядывали на Аймика если не с восхищением, то по крайней мере с удовлетворением. Как на своего. А Ловкач, старый охотник, даже бросил: «А ты, оказывается, охотник! Зря Чужаком кличут!» Но потом, когда они уже разделывали тушу и Аймик принялся укладывать в заплечник сердце и связывать бивни, тот же Ловкач хмуро пробурчал:

– Гоже ли для чужой – наши амулеты?)

Плохо! Значит, и Ате что-то такое сказали. Но почему же тогда ни колдун, ни вождь, ни старейшины не возражали против его охоты? Вслух же ответил одно:

– Ты – моя жена!

Ата вздохнула:

– Все же поговори с колдуном, хорошо?

– Ну конечно же, поговорю. Без него все равно не справиться.

Он постарался улыбнуться как можно ласковее. И, ободренная, Ата решилась вновь заговорить о запретном:

– Аймик! Муж мой! Выслушай… Я знаю: ты хочешь как лучше… Но у вас другие обычаи, а я к вам пришла… И видишь, как все вышло. Третья весна минула… Послушайся отца, стариков послушайся – возьми вторую жену! Поверь: всем будет лучше. И мне тоже.

(Год назад к ним в дом пришел отец.И сказал сыну, не глядя на чужачку, словно ее и нет здесь, словно они только вдвоем: