Тропа длиною в жизнь

(Он лгал. Он лишь знал – или думал, что знает – травный состав, которым натираются медосборы. Армер сказал, а он запомнил… если, конечно, действительно запомнил; на деле-то проверять не приходилось ни разу.)

– Ну-ну! Похищал, значит? И жив остался?

(Надо же. Даже разговора удостоил…)

– У нас свои секреты. Но если досточтимый Дад хранит в своих припасах (он наклонился к уху тестя и прошептал названия трав, запретные для женского слуха)… и если он готов поделиться ими с зятем – я готов доказать на деле, что жгучая смерть меня минует.

Бесконечное мгновение Дад смотрел Аймику в лицо. Затем кивнул:

– Хорошо. Поделюсь. Докажи.

Раздевшись донага, Аймик натирался защитным составом. Сердце его бешено колотилось, хотя вроде бы все сделано правильно и слова заклинания сами срываются с губ. Сбивал тяжелый, насмешливый взгляд Дада, стоящего поодаль с дымокуром наготове. Смущало низкое неприветливое гудение… А что если он все же в чем-то ошибся и ошибка эта будет роковой? Он едва ли успеет добежать до озера. И дымокур не спасет… Но вот все приготовления закончены, теперь нужно спешить: даже если все им сделано верно, колдовство, отгоняющее пчел, продлится недолго. Глубоко вздохнув, как перед броском в воду, Аймик двинулся к медоносному дуплу, стараясь ступать скоро, но плавно, без рывков и резких движений.

…Состав был приготовлен правильно, и заклинания помогли: разгневанные пчелы гудели неистово, но нападать не смели. Руки, мгновенно сделавшиеся липкими, отламывали один сладкий кусок за другим и укладывали их в берестяной короб… Так, довольно. Остальное – пчелам нужно оставить, иначе они не переживут зиму… Ого! И действие колдовства кончается, пчелы гудят все ниже, все свирепее… Скорее под защиту дымокура.

Уже подбегая к Даду, держащему в руках глубокую деревянную миску, из которой валил густой смолистый дым, Аймик почувствовал, как его словно палкой по шее хватили. И еще раз. Спасительный дым заставил мстителей отступить, но похитителей еще долго преследовало ожесточенное гудение.

Два дня спустя Аймик в своем убежище вклеивал густым дымящимся варевом кремневые чешуйки в пазы наконечника. А еще через день закреплял его с помощью тонких кожаных ремней и того же клея на конце тщательно обструганного и отшлифованного древка. Последний из известных ему наговоров – и дротик готов.

Металку делать не стал: бросок рукой у него получался более метким.

Теперь следовало подумать, как и когда лучше всего пустить оружие в дело.

3

Мада сказала: «Только не при сыне». Конечно, она права: Дангор еще слишком мал, чтобы понять, кто такой его дед и почему отец должен его убить. Значит, нужно затаиться и выжидать. Дад не всегда уводит с собой Дангора, иногда он уходит один. Вот тогда-то…

Странное дело: после похода за медом Дад вновь переменил отношение к зятю: по крайней мере стал его замечать и разговаривать с ним. Почти так же, как в былые времена. Если бы Мада промолчала, если бы Аймик не знал то, что он знает теперь, – он был бы вполне доволен; он бы считал: все наладилось, все будет хорошо! Что там «если бы»! Все зная, все понимая, Аймик порой ловил себя на том, что он… стыдится своих замыслов. Как же так? Старик снова такой добродушный, такой мирный… и знает так много, и с зятем готов поделиться своими знаниями. А он думает о дротике, ждущем под старым пнем своего часа. И знал ведь, прекрасно знал, что нежданное добродушие тестя – обман и притворство ради каких-то непонятных целей. Знал, а вот поди ты.

Два-три раза они снова ходили вместе на охоту. Конечно, с оружием тестя, не дающим промаха… с хозяйского позволения. Нет, Аймик и не пытался использовать эти копья, кажущиеся такими надежными, против самого Дада, хотя тот, словно нарочно, то и дело поворачивался к зятю спиной. Словно нашептывал: «Ну ударь! Гляди, как хорошо войдет наконечник, – точно под левую лопатку!» Аймик, предупрежденный заранее, старательно отводил оружие в сторону. Он даже мысли старался запрятать как можно глубже, чтобы Дадово копье ненароком бы не почувствовало, чего он хочет в действительности.

Глухая осень. Промозглые, унылые дни, холодные беспросветные ночи. Листва уже не только облететь, но и в грязь успела превратиться; уже даже здесь снег принимался падать, а там, выше в горах, он уже давно выбелил склоны.