Пока епископ фабриковал дело об оскорблении церкви и исподволь вел расследование ритуального жертвоприношения, герцог потребовал немедленно освободить пленника и очистить отданный в залог замок, грозя наложить крупную пеню. Окончательно утратив ощущение реальности, Жиль не только отказался подчиниться приказу, но даже набросился на герцогского посланника с кулаками. В ответ на столь недвусмысленное оскорбление герцог незамедлительно осадил Тиффож и принудил буяна к сдаче.
Жан Феррон вернулся на прежнее место и принялся составлять жалобу, столь необходимую в задуманной епископом Малеструа интриге. Отрезвев от пережитого унижения, Жиль де Ре пораскинул мозгами и решил помириться с герцогом. Предварительно посоветовавшие с Прелати и получив на благосклонное согласие домаг него демона, он отправился Нант. Хитроумный герцог npj/ нял раскаявшегося грешника нарочитым благодушием, чт явилось в глазах безумца ЛИ1 ним доказательством могущество Баррона. Вернувшись домой Ре с удвоенным рвением принялся за алхимические безумства. На полную силу заработали мехи, небо над Тиффожем вновь заволокло разноцветными дымами. Под их зловещей завесой поползли слухи о том, что хозяин принялся за старое и губит на потребу дьяволу невинных детей. Светские и духовные власти узнали о том с поразительной быстротой. Герцог, однако, только что примирившийся со строптивым вассалом, предпочел временно остаться в тени, предоставив действовать епископу.
Публично обвинив Ре в ереси и разврате, Малеструа потребовал созыва церковного суда, на котором представил восемь свидетелей. В основном это были женщины, чьи дети исчезли, словно сквозь землю провалились, самым таинственным образом. Никакими доказательствами против Жиля они не располагали, но заслуженная им мрачная известность заставляла предполагать самое худшее. Епископ, конечно, сознавал легковесность подобных обвинений, но, предав огласке совершенные или якобы совершенные бароном де Ре злодеяния, он надеялся на то, что объявятся и развяжут языки действительные очевидцы творимых в Тиффоже мерзостей. Однако, вопреки ожиданиям, таких оказалось всего двое, причем их показания были ничуть не лучше прежних. Прямых улик против маршала-колдуна не было, и добыть их без помощи пыток не представлялось возможным. 13 сентября 1440 года канцлер-епископ Малеструа направил Ре судебный вызов, в котором скрупулезно перечислялись все его действительные и мнимые грехи. Тот явился на суд с гордо поднятой головой, в полной уверенности в том, что сумеет приструнить не в меру резвых обвинителей. Но внезапное бегство близких к Жилю людей — Силье и Бриквиля — поставило его в трудное положение. Не сомневаясь в конечном успехе, епископ решил действовать напролом и отдал приказ взять под стражу всех приспешников и слуг хозяина замка, а землю вокруг перекопать. Последнее было проще сказать, нежели сделать, но сама весть о том, что ищут останки убиенных детей, произвела на людей сильное впечатление. В виновности Жиля уже никто не сомневался. Дело принимало для него дурной оборот. Вместо того чтобы заявить через адвоката о своей неподсудности нантскому епископу, маршал Франции попался в ловко расставленную ловушку и в пылу полемики дал согласие прибыть через 10 дней на специально назначенное разбирательство, в котором кроме Малеструа и прокурора Ка-пельона должен был принять участие вице-инквизитор Жан Блонен.
Обвинение не теряло времени Зря. Пока самоуверенный барон ожидал назначенного дня, слухи о том, что виновность его уже доказана, распространились по всей Бретани. В резиденцию епископа приходили осмелевшие крестьяне и ремесленники, требуя покарать душегуба. Жиля обложили со всех сторон по всем правилам волчьей охоты. Все новые безутешные матери громогласно обвиняли его в убийстве пропавших без вести сыновей. Добровольных свидетелей собралось так много, что судьи никак не укладывались в ими же отведенный срок. Пришлось отодвинуть сессию на 8 октября. Это ничуть не огорчило Малеструа, который прекрасно понимал, что каждый лишний день теперь льет воду на его мельницу.