Тролльхеттен

Осторожно, спустившись к реке, Щавелев прошествовал сквозь плотные ряды купальщиков, стремясь достигнуть воды. В реке счастливо бултыхались дети — в разные стороны летели брызги и звонкие крики. Кто-то из них увидел Щавелева и восторженно заорал:

— О! Пришибленный пришел!! Пустите пришибленного!!!

Не обращая на них внимания, Щавелев зашел в воду и стал наполнять лейки. Две изумрудного цвета лягушки чуть было не попали в сосуды вместе с водой. Пляжники с ленивым удивлением наблюдали, как мутная вода наполняет пластиковые лейки.

«Глупые, — подумал Щавелев, — не понимают, что овощам все равно…»

— Дядя! — восторженно и едва сдерживая смех, завопил один из детей, — а ты ее пить будешь?!

— Нет… — Буркнул нехотя Щавелев (в отличие от растений, детей он не любил), и, повернувшись, вышел из воды.

Не понимают. Им то что, на месте не сидят, а растениям каково?

Наверх, да еще с тяжелыми лейками, подниматься было куда труднее, и потому, достигнув своего участка, дачник на минуту остановился, чтобы унять дикое сердцебиение. В глазах на миг потемнело, мир пошатнулся, но тут же обрел свою целостность. Покачав головой, Щавелев поставил лейки и решил заняться пока рыхлением — все-таки куда легче, чем эта поливка.

Взяв мотыгу, дачник с десятилетним стажем, Щавелев опустил ее на грядку с картошкой. И чуть не упал, потому что мотыга наполовину скрылась в земле, в проделанной ей самой узкой ямке. Вытаращив от удивления глаза, Щавелев выпустил мотыгу и с нарастающим изумлением наблюдал, как она исчезает целиком, полностью уйдя под землю. Осталось только овальное отверстие с неровными краями, и неустановленной глубиной. Не веря своим глазам, дачник подошел ближе и заглянул отверстие — там было темно, и доносился непонятный еле слышный гул.

— Как это?! — спросил сам себя Щавелев, и тут это началось.

Гул резко усилился, земля под ногами тяжело вздрогнула и испустила мучительный нутряной стон. Края отверстия стали обваливаться, исчезая во все возрастающей яме. Под землей что-то громыхало, и это было похоже на отдаленный июньский гром, вестник далеко идущей грозы. Проем ширился и разрастался на глазах, и Щавелеву пришел на ум рассказ о японском крестьянине, у которого на поле неожиданно возник вулкан.

Но это был не вулкан, нет! Просто доселе твердая и надежная земная твердь целыми глыбами исчезала в неизвестно какой пропасти. Вот в нее рухнула огуречная теплица, а вот и помидорная, еще не политая, разрушаясь на ходу, съехала вниз.

Щавелев поспешно отступал от пропасти, размахивал руками, но тут сердце прихватило еще раз, мир съежился и пропитался черной невыносимой болью. Еще раз взмахнув скрюченными руками, пенсионер Щавелев пошатнулся и полетел в настигнувшую его яму. Провал все ширился и рос, мелкая известняковая крошка витала в воздухе. Почва обваливалась целыми пластами, и через пять минут с начала катаклизма маленький и изящный домик Щавелева рухнул в провал. На крыльце его, как флаг, развивались сушившиеся там рабочие штаны хозяина. С тяжким грохотом дом исчез.

Разлом полностью поглотил весь участок дачника, последними в его жадной пасти исчезли две пластиковые лейки, сиротливо стоявшие около забора. Как только вся территория участка была занята провалом, земля перестала рушиться, и настала тишина. Только через два часа возле этого места стали собираться любопытные, которые вытягивали шеи и пытались увидеть дно. Теперь это было просто, и небольшой надел земли, на котором когда-то размещался домик и ряд теплиц, выглядел так, словно в его недра заложили многокилограммовый заряд взрывчатки. На дне этой удивительной воронки можно было разглядеть какие-то не поддающиеся определению обломки. Два часа спустя на место провала прибыли милиция, спасатели и два спешно оторванных от работы экскаватора. Несмотря на длительные раскопки, на дне образовавшейся ямы никаких следов Щавелева так и не нашли. Да и от дома его осталось так мало, что впору было думать о том, что большая его часть ушла некими путями в глубину тверди земной.

* * *

Так прожил город еще одну неделю своей долгой-предолгой жизни. И хотя в вечерней летней дымке он выглядел умиротворенным и даже красивым со своими белыми Верхнегородскими многоэтажками и уютными особнячками Нижнего города, кое-что изменилось. Словно нарождающийся нарыв, как закрытый перелом, зародилось в нем сокрытое от посторонних глаз гниение. Эдакая многокилометровая, истекающая кровью, язва, на которой стояли городские кварталы, язва, гнездящаяся в земле и, может быть, в душах людей, над ней живущих. И это гниение, этот гибельный распад тем летом только набирал обороты.

Древние ведуны, лишь только окинув взглядом панораму засыпающего города, сразу и без колебаний выдали бы вам окончательный диагноз, звучащий коротко и емко: «Все зло идет из-под земли!»

Часть вторая. ДА СГИНЕТ СВЕТ!

1

— Холодает, — сказал Дивер, великий колдун, познавший все тайны черной и белой магии.