Троллиада и Идиссея

А теперь экстренно проводим сеанс воспоминания. Ахилл – сын Пелея и Фетиды. Тех самых, у которых на свадьбе произошел конфликт из-за золотого фрукта. А конфликт был разрешен Парисом. А вскоре после конфликта – который на той самой свадьбе – Парис еще немного пожил в Трое и пошел себе за Еленой. А потом Менелай пошел воевать с Парисом. И в войско Менелаю понадобился Ахилл. Который сын тех самых… ну, дальше понятно.

Поскольку на этом моменте мозг уже начинает как-то нехорошо посвистывать паром из ушей, выдвинем побольше версий.

1. Афродита вспомнила о Парисе не сразу после суда, а лет через семнадцать-восемнадцать, за которые Пелей и Фетида успели родить и воспитать Ахилла. То есть, к умудренной годами Елене приплыл вполне себе умудренный годами Парис, и справили они славную свадебку пенсионеров.

2. Тормозили решительно все. То есть, сначала Афродита несколько лет вспоминала о Парисе, потом Парис долго собирался за Еленой, потом Менелай сколько-то лет бегал за уклонявшимися призывниками и пытающимся откосить Одиссеем. Что результата, в общем, не меняет.

3. Пелей и Фетида успели где-то здорово побродить до собственной свадьбы. Лет этак десять или пятнадцать. Или кто там знает, может, на Олимпе затянули со сборами, и предсказуемое «Я нарумянюсь, еще пять минуточек» Геры вылилось в какой-то подозрительный срок. После которого никого не насторожил похожий на Пелея подросток за пиршественным столом.

4. У Пушкина князь Гвидон, на секундочку, тоже как-то слишком быстро развивался, а тут у нас – божественные гены, особое питание и некоторые процедуры, о которых скажем малость ниже. Результат – можно сказать, герой-бройлер. Готов к употреблению в краткие сроки. Покореженная с детства психика – обязательный для героя атрибут – прилагается сверху.

Нужно сказать, мало кому из героев по этой самой психике доставалось так, как Ахиллу.

Впечатленная пророчеством о том, что, мол, сын – в перспективе великий герой и великий же мертвец в троянском походе, Фетида решила довести сынулю до бессмертия. Первая ступень включала классическую закалку, с поправкой на божественное понимание. То есть, с долгим маканием младенца в ледяные воды Стикс, под немое удивление теней и аккомпанементное бульканье младенца («Мама, мама, ты там не забыла, что жабр у меня таки нет?»). При макании младенца держали за пятку, потому что за другие рычаги держать побоялись (что таки сыграло потом свою зловещую роль).

Стадия вторая – контрастная – заключалась в натирании младенца амброзией и засовывании в печку по ночам. Неизвестно, что по этому поводу думал сам Ахилл («Мама, а можно лучше Стикс, я буду честным Ихтиандром!») – но этот этап долго не продлился. Как-то ночью проснулся Пелей и со словами: «А чем это тут таким аппетитным пахн…» заявился на кухню, где жена, как заправская Баба Яга, запекала Ахилла в корочке из амброзии.

Последующий насыщенный монолог показал, что Пелей к таким рецептам относится очень неодобрительно (мол, нет, некоторые у нас в роду сыновей варили, но чтобы запекать целиком, в кляре?!). Фетида, вспомнившая во время монолога, что Пелей одолел ее в единоборстве, представила крепость мужних плюх и (такая-сякая) сбежала из дворца в море.

А Пелей взял да и как-то нечаянно запустил третью стадию геройского воспитания. Отдав маленького Ахилла кентавру Хирону. Хирон ради такого дела не пожалел ничего, кормил Ахилла мозгами медведей и печенью львов (и настоятельно игнорировал просьбы «дать пожрать чего нормального»). Само собой, от античных стероидов Ахилл озверел вконец, на диких зверей кидался с голыми руками и воплями «Пасть порву!», а Фетида плавала поблизости и изумлялась: мол, вот его и на кифаре учат петь, что ж сынок такой нервный-то?

Тут как раз Менелай кинул клич добрым элладским молодцам, Фетида испугалась пуще прежнего, а потому забросила Ахилла на Скирос, к царю Ликомеду. Где он и скрывался среди дочерей царя. В женском платье (то есть, мало всего остального – еще и девочкой одели). Вот тут характер и сложился.

А спустя какое-то время Одиссею с Диомедом как раз поручили добыть Ахиллеса (а то без него войны не выйдет, да и вообще, что за мода на уклонизм). Диомед поначалу озадачился: вроде как и спросить напрямую нельзя, мало ли, скажет Ликомед, что у него вон просто дочка широкоплечая-могучая, в него пошла. Но Одиссей – спец по «откосить от войны» - быстро прикинул степень деструктивных инстинктов в данной геройской особи. После чего переоделся в купца и разложил среди товаров оружие. Само собой, пока настоящие дочки Ликомеда смотрели на ткани-украшения, пятилетний герой смотрел на то, чем можно крушить. Тут как раз воины Диомеда пошли в психологическую атаку, и ожидания оправдались еще раз и с избытком. «О! – обрадовался Ахилл. – Я могу поработать над подавлением гнева!» - после чего схватил оружие и с воплем рванул в психологическую контратаку.