Тролли в городе

– Да, – сказала Катя, отбирая у него бутылку. – Никто и не заметит разницы.

Петр Иванович снова закрыл глаза, и на его веки легла мягкая тень: свет начал гаснуть.

Михля оказался прав: второе впечатление не убивало первое, но оттеняло его, прибавляло ему красок. Лихорадка постепенно отпускала Петра Ивановича, сменяясь теплым, спокойным чувством, растворяющим в себе весь мир. Это просто восхитительно, подумал Петр Иванович.

Теперь он заранее знал, что сейчас танцовщица выйдет босая. Ее появление не станет шоком, как в первый раз, но от того, что свершится ожидаемое, оно не будет менее прекрасным. «Вот в чем отличие супружеской любви от преступной, – подумал Петр Иванович. – Ты закрываешь глаза и можешь быть уверен в том, что тебя сейчас поцелует прекрасная женщина. А с любовницей тебя вечно ожидают сюрпризы, и это в конце концов надоедает».

Он неспешно впитывал в себя каждое мгновение балета. «Антигона», – прошептал он, отсылая имя сестры танцовщице как самый дорогой подарок.

И она как будто услышала: в тот самый миг, когда имя долетело до сцены, молодая женщина вздрогнула, по ее лицу и шее разлился розовый румянец. Тролль довольно улыбнулся.

Сегодня он не станет убегать в гардероб, едва лишь последний звук музыки покинет зрительный зал. Сегодня он останется и вволю поаплодирует.

– Великолепно, – сказала Катя и повернулась к Михле. – Тебе понравилось?

– Очень, – искренне отозвался тот и принялся старательно хлопать.

Катя улыбалась, глядя на сцену. Петр Иванович украдкой наблюдал за ней. В улыбке Кати была некая таинственность: как будто она о чем-то догадывалась. Это тоже расположило Петра Ивановича к будущей Михлиной жене.

«С такой девицей Михля не пропадет», – подумал Петр Иванович и отвернулся опять к сцене.

Настал выход квадратных бабушек в зеленой униформе. Бабушки шествовали одна за другой, как гномы в процессии, и несли букеты с записками. Самые большие букеты вручили мачехе и одной танцовщице из кордебалета – очевидно, в зале находились ее муж или родители.

А затем, после паузы (Петр Иванович уже несколько раз обтирал потный лоб платком), явилась еще одна зеленая бабушка с большой атласной подушкой на вытянутых руках. Поверх этой подушки (обшитой золотым витым шнуром с кисточками по углам) покоились серебряные башмачки. Бабушка пыхтела, потому что весили эти башмачки немало. Свет театральных фонарей отражался от их блестящей поверхности, и в искусственном мире театра настоящее серебро стало выглядеть бутафорским.

Золушка растерянно посмотрела на подарок, когда бабушка не без облегчения переложила подушку ей на руки.

В зале взревели от восторга. Петр Иванович ничем не выдал себя. Он созерцал происходящее на сцене со спокойной отеческой улыбкой.

Балерина прижала подарок к груди и сделала еще один грациозный поклон, а потом убежала со сцены. Занавес упал в последний раз.

Петр Иванович поднялся, оглядел своих спутников.

– Ну что, отправляемся?

И первым покинул ложу.

Домой ехали на такси.

Катя сказала:

– Я видела их на витрине. Мне Сержик показывал. Туфли.

– Красивые, правда? Чистое серебро, и работа очень хорошая, – похвастался Петр Иванович. – И к тому же ей по размеру, я прикидывал. Как, по-вашему, все прошло?

– Знаете, Петр Иванович, – сказала Катя, – по-моему, это было безупречно.

* * *

В эту зиму Петр Иванович еще несколько раз был в театре. Он даже решился немного расширить кругозор и посмотрел «Эсмеральду», которая утвердила его во мнении касательно волшебной роли обуви: ведь если бы затворница пораньше показала своей дочери детскую туфельку, которую хранила на груди, то не случилось бы всего этого кошмара. Петр Иванович очень огорчился и больше на «Эсмеральду» не ходил. К тому же и балерина там танцевала другая.

Он сердито взял билет на «что попало», как будто тянул жребий, и это оказалось «Лебединое озеро». Из театра он вышел с твердым убеждением в том, что не ошибся: нынешняя зима непременно должна называться Отилией.

Образ зловещего черного лебедя, торжествующего, как ложь, преследовал Петра Ивановича, и он начал видеть во снах странные города – с очерченными сотней огоньков силуэтами соборов, с монолитными глухими громадинами крепостей, с крохотными площадями, где может уместиться разве что наперсток. Где-то в этих мирах обитал черный лебедь Отилия, истинный оборотень, женщина из мира троллей.

Среди улиц, в безднах соборов, в ловушках крепостей таилась эта Отилия, смертельно опасная, как всякая невеста. В ее имени ощущалось беззвучное падение крупных снежных хлопьев, которые обманчиво превращают черного лебедя в белого.

Теряясь в лабиринтах, Петр Иванович то страдал от невозможности выбраться и обрести ясность, то наслаждался ею.

В дразнящих играх сновидений незаметно прошло время холодов, и наступило лето. Театр закрылся.

Петр Иванович был настолько поглощен поисками обманчиво близкой Отилии, что не успел дать имени новому сезону. Лето осталось безымянным и побежало, перескакивая с одного дня на другой.

Михля женился на Кате. Свадьба была светской и деловитой, без банкета и разных глупостей вроде поездок на «лимузине».